Глазго в ноябре 1940 года отнюдь не был ville lumiere [34] . Из-за тумана и толчеи затемнение казалось особенно плотным. Прибыв в город, Триммер прямо с поезда отправился в привокзальный отель. Здесь тоже был туман и толчея. Все величественные холлы и коридоры отеля были заставлены багажом и забиты проезжими солдатами и матросами. В приемной отеля стояла плотная, непрерывно меняющаяся толпа. Девушка за конторкой отвечала всем одно и то же: «Только забронированные номера. Приходите после восьми, возможно, кто-нибудь откажется».
Триммер протолкался вперед и с хитрой усмешкой спросил:
– Не найдется ли у вас маленькой комнатушки для шотландского паренька?
– Приходите после восьми. Возможно, кто-нибудь откажется.
Триммер подмигнул ей, и она, казалось, едва уловимо откликнулась, но под напором других отчаявшихся, бездомных людей продолжать флирт было невозможно.
Сдвинув берет набекрень, с пастушеским посохом в руке и парой майорский корон на погонах (он заменил ими свои лейтенантские звездочки еще в поезде, в уборной), Триммер неторопливо прохаживался по первому этажу, повсюду встречая солдат. Каждая из немногих женщин была центром шумного, веселого кружка или прижималась к мужу в печальном прощании. Официантов было мало. Повсюду он видел, как за ними поворачиваются головы, и читал на лицах выражение страстной мольбы. Кое-где более настойчивая компания стучала по столу и требовала:
– Да обслужите же нас!
Но Триммер не унывал. После своей хибарки на Магге он находил все это очень приятным, а опыт научил его, что всякий, кто действительно хочет женщину, в конце концов найдет ее.
Он шел по улице, подобно голодной дворняжке, которая бродит среди мусорных ящиков, виляя хвостом, навострив уши, с трепещущими ноздрями. По пути он то и дело пытался втереться в какую-нибудь веселую компанию, но безуспешно. В конце концов он оказался у подъезда с вывеской: «CHATEAU de MADRID. Restaurant de premier ordre» [35] .
Триммер прежде бывал в этом отеле раз или два, но никогда не решался проникнуть в зал, где, как он знал, очень высокие цены. Он довольствовался тем, что находил развлечение в местах, где толпился народ. Сегодня все будет иначе. Он ступил на ковровую дорожку, и тут же у подножия лестницы его встретил метрдотель.
– Bon soir, monsieur. [36] Мосье заказал столик?
– Я ищу приятеля.
– Сколько человек будет в компании мосье?
– Два, если это можно назвать компанией. А пока я посижу и выпью.
– Pardon, monsieur. [37] Здесь разрешается подавать напитки только тем, кто обедает. Наверху…
Двое поглядели друг на друга: обман за обман. Оба ломали комедию. Никому не удалось надуть другого. Триммера так и подмывало сказать: «Брось прикидываться. Откуда у тебя этот французский прононс? Из Майл-Энд-роуд или из Горбэлз?»
Метрдотеля подмывало сказать: «Это место не для тебя, голубчик. Катись-ка отсюда!»
Оценив обстановку, Триммер заявил:
– Я непременно буду здесь обедать, если придет мой приятель. Пока я пью коктейль, можете дать мне взглянуть на меню.
И метрдотель ответил:
– Tout suite, monsieur. [38]
Швейцар принял у Триммера берет и посох.
Он уселся у коктейльной стойки. Отделка здесь была более дешевой по сравнению с мрамором и красным деревом верхних залов. Этим летом намечалось перекрасить стены и заново обить мебель, но помешала война. Невольно возникала ассоциация с модным журналом, некогда новым и блестящим, а теперь захватанным многими руками. Но Триммеру было все равно. Он был знаком с модными журналами преимущественно по затрепанным экземплярам.
Триммер огляделся вокруг и заметил в углу столик, за которым был занят только один стул. Как раз то, что он искал: одинокая женщина. Она не поднимала глаз, и Триммер смело ее разглядывал. Это была женщина, заслуживающая всяческого внимания, но не старающаяся его привлечь. Она сидела неподвижно, глядя на полупустой бокал на столе, и не замечала бравых голых коленок и болтающегося споррана Триммера. Ей, как прикинул Триммер, лет тридцать с небольшим; ее одежда – а в этом Триммер разбирался – была совсем не похожа на то, что носят дамы в Глазго. Ее сшили у grand couturier [39] не больше двух лет назад. Женщина была не совсем во вкусе Триммера, но в этот вечер он был готов испробовать все что угодно. Он привык к неудачам.
Более острый глаз мог бы заметить, что она слишком хорошо вписывалась в окружающую обстановку: пустой аквариум, который еще недавно освещался и сверкал золотыми рыбками; белые бордюры на малиновых гардинах, теперь немного закопченные; белые гипсовые морские чудовища, не такие яркие, как прежде. Одинокая женщина не резко выделялась на этом фоне. Она сидела как бы окутанная легкой дымкой печали – то ли несчастная, то ли больная, то ли просто усталая. Женщина осушила бокал и поглядела мимо Триммера на бармена.
– Сию минутку, мадам, – сказал тот и плеснул джин неведомой марки в шейкер.
Когда Триммер увидел ее лицо, оно показалось ему удивительно знакомым: где-то он его видел, может быть, в этих потрепанных модных журналах.
– Я отнесу, – сказал он бармену и быстро поднял поднос с новым коктейлем.
– Извините, сэр, позвольте …
Но Триммер крепко вцепился в поднос, и бармен отпустил. Триммер отнес поднос в угол.
– Ваш коктейль, мадам, – развязно сказал он.
Женщина взяла бокал, поблагодарила и поглядела мимо Триммера. Тут он вспомнил ее имя.
– Вы забыли меня, миссис Трой?
Она медленно, без интереса подняла на него глаза:
– Разве мы прежде встречались?
– Часто. На «Аквитании».
– Простите, – сказала она. – Боюсь, что не помню. Встречаешь столько людей.
– Не возражаете, если я присяду?
– Я сейчас ухожу.
– Можно обойтись мытьем головы и укладкой, – произнес Триммер и добавил тоном специалиста: – Волосы мадам un peu fatigue, n'est ce-pas? [40] Это морской воздух.
На лице миссис Трой вдруг отразились интерес, сомнение, радость.
– Густав, неужели это вы?
– Помните, как я по утрам приходил в вашу каюту? Как только я увидел ваше имя в списке пассажиров, я зачеркнул все записи на одиннадцать тридцать. Эти старые жабы предлагали мне по десять долларов на чай, но я всегда держал одиннадцать тридцать в резерве, на случай если понадоблюсь вам.