Если Высшая Сила спрятана в вере и почитании людьми, то да — подобен! Люди знают обо мне, знают о моих возможностях, боятся и уважают меня. Люди обращаются ко мне за помощью и спрашивают, что ждет их в будущем. И люди не видят меня.
Я — Бог?
Становясь великим, поднимаясь по ступеням мастерства, познавая Цифру, ломщик все чаще и чаще обращался к девятой, самой спорной главе «Чисел праведности». Кто может постигнуть замысел Поэтессы? Кто может понять, что именно пыталась сказать она в этой части романа? Когда-то Чайке казалось, что он понимает.
Мы изменили мир, но не будем останавливаться на достигнутом. Вселенная бесконечна, и с помощью Цифры мы познаем ее, научимся управлять, изменим, как сочтем нужным. Эпоха Цифры выведет нас за пределы возможного, разрушит горизонты. Управляя Цифрой, мы будем управлять всем.
«Бог есть Разум. Человек — сосуд, вместилище духа. Мир управляется Разумом, а сейчас, в Эпоху Цифры, мир управляется человеком. Мы Боги!
Тысячи лет мы изменяли мир, чтобы добиться этого. Тысячи лет мы учились управлять огнем и водой, заставляли холодное железо оживать и исполнять наши пожелания, служить нам. Мир изменился. Мир стал послушным. Мы стали Богами.
Древние культы сыграли свою роль, подарили нам надежду, заставили нас верить, что мы МОЖЕМ. И стали ненужными. Глупо верить в то, чего нет, если каждый из нас может стать Богом…»
Эммануэль Мария Нейк.
«Числа праведности», глава 9
Но люди приходят к Богу не только за тем, чтобы попросить дождь или остановить ураган. Люди ищут нечто большее. Есть ли это у машинистов? Являются ли власть и могущество, даже полученные с помощью Разума, проявлениями истинной Высшей Силы? Казалось, что Поэтесса отвечает утвердительно, но так ли это? Снова и снова перечитывая «Числа праведности», Чайка находил в словах Эммануэль намеки и недомолвки, дававшие пищу для сомнений. Вера Поэтессы была тверда, размышления логичны и последовательны, выводы однозначны. Но в этой крепости ощущалась недоговоренность. Словно где-то, в самой глубине души, пророк машинистов скрывает неуверенность в своих словах.
Что делает Бога Богом? Сила или…
— В общем, так, братья, я посмотрел все, что известно о базе Звиада, и скажу откровенно: забраться туда будет непросто. — Николай Николаевич активировал голографический макет логова Зузинидзе и взял в руку лазерную указку. — Звиад занимает бывший промышленный комплекс на Омарском проспекте, неподалеку от станции метро «Тэкс». Расположение удачное: с севера его прикрывает Восточный Рукав, с юга — жилой массив с верными мингрелами. Там нам точно не пройти, засекут мгновенно, и каждый урусский канторщик будет знать о нашем появлении.
— Нам нигде не пройти, — пробурчал Митроха. — Славянские морды в Урусе — большая редкость.
— Может, через Восточный Рукав? — предложил Тимоха. — Оттуда Звиад точно никого не ждет.
— Без меня, — отрезал молодой Петруха. — Говорят, «МосТех» там пять контейнеров с радиоактивными отходами закопал…
— Брехня! Верхолазам больше нечего делать, только гадить в родном Анклаве, они радиоактивную дрянь отвозят русским.
— Все равно через Рукав не пойду, — замотал головой Петруха. — Там и без радиации заразы достаточно. И людоеды шастают!
Жители Анклава избегали посещать гнилые зоны, зато историй об этих территориях хватало. Петруха перечислил далеко не все страшилки, которые рассказывали о Рукавах, только самые распространенные, зато с искренней верой в глазах. Остальные Бобры скептически переглянулись.
— Людоед бы нам не помешал, — скривился Тимоха. — А то дураков в семье развелось.
— Вот я в эту чушь не верю, — поспешил заявить Митроха, преданно глядя в глазки старшего брата. — Все знают, что в Рукавах только бомжи бегают да недоделанные генавры, которых туда Мутабор выпускает для экспериментов.
Николай Николаевич всхлипнул. Или кашлянул. Смотреть на Петруху и Митроху самый младший Бобры избегал. Тимоха побагровел.
— Все! Через Рукав пойдем, вашу!.. Без оружия пойдем! Без респираторов! Или я сам вас убью сейчас!!
— Не надо нервничать, — негромко произнес Николай Николаевич. — Через Рукав мы не пойдем. Есть способ получше.
— В паранджах пойдем, — несмело улыбнулся Митроха, обрадованный тем, что младший Бобры погасил зарождающуюся вспышку гнева Тимохи. — Прикинемся тетками из Аравии…
— Ага, — проворчал Петруха. — Группа из двадцати теток, конечно, не привлечет внимания.
— Почему двадцать? — поинтересовался Николай Николаевич.
— А сколько канторщиков брать? Не меньше двух десятков.
— Канторщиков брать не будем, — буркнул Тимоха. — Одни пойдем.
— Одни?!
— Мы не собираемся воевать со Звиадом, — уточнил Николай Николаевич. — Надо забраться на его базу, посмотреть, там ли Петра, и если там — навести на Зузинидзе безов или федералов.
— При чем здесь федералы?
— Петру украли на территории России, и федералы имеют право ее искать, — ответил самый младший Бобры. — Я проверил: они открыли уголовное дело.
— А нам какой смысл с ними связываться?
— Если навести на Звиада безов, всем станет понятно, что действовал кто-то из своих, — объяснил Тимоха. — А я не хочу прослыть сукой.
Обращаться к федералам было не в традициях Анклава, на независимой территории предпочитали решать проблемы без привлечения представителей государства, и с этой точки зрения предложение Николая Николаевича выглядело интересным. К тому же ОКР недолюбливал СБА и никогда не поделится с ней информацией о том, кто сдал местопребывание Петры.
— Хорошо, сдадим федералам, — кивнул Петруха. — Но канторщиков почему нельзя брать? Хотя бы штук пять?
— По тем же соображениям, — невозмутимо отрезал Николай Николаевич: — Я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь знал, что именно мы подставили Зузинидзе. А если девки не окажется на базе, я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что мы там побывали. — Младший Бобры помолчал. — Ты что, боишься?
— Нет, — мотнул головой Петруха.
Несмотря на то, что братья давно поднялись до уровня вожаков, боевых навыков никто из них не растерял. Наркотики Бобры не употребляли, пили умеренно, частенько наведывались в спортивный зал и охотно принимали участие в операциях, вдохновляя, так сказать, подчиненных личным примером.
— Тогда в чем дело?
— Четверо против всех, — вздохнул Митроха. — Как в старые добрые времена.