Те же, за которыми следят, смотрят гордо, иногда — вызывающе, всем своим видом показывая новопостроенным выскочкам, что настоящее проверяется исключительно временем. Именно по таким домам заметно, что эстетика теряется с течением времени. Что в прежние времена люди стремились не просто иметь крышу над головой и стены вокруг, но крышу элегантную, а стены — красивые. Чтобы отдыхал глаз, успокаивалась душа, чтобы, возвращаясь домой, не чувствовать себя в клетке.
И действительно, разве могут сравниться широченные лестницы в огромных подъездах старинных домов с функциональными переходами в современных зданиях? Появившиеся лифты изменили взгляды строителей на лестницы, превратили их в запасные выходы, и теперь немногие из них могут с полным правом именоваться парадными.
Все меняется, все становится другим. Что-то погибает, что-то живет, откусывая очередной кусочек вечности.
За домом, что стоял на престижной Пречистенке, следили с самой его постройки. И следили на совесть. Даже в суматошные девяностые на его первом, техническом этаже не появилось офисов подозрительных фирм или заурядных коммерческих магазинов: с одной стороны расположился тихий ресторан, цены в котором превосходно справлялись с ролью вышибал, с другой — небольшая арт-галерея. Витрины заведений всегда сияли чистотой, тротуар подметался не менее двух раз в день, и даже включающиеся по вечерам неоновые вывески сияли приглушенно, с благородной ненавязчивостью, не зазывали, а указывали направление.
Под стать дому была и квартира. Большая, просторная, ни разу в своей истории не испытавшая прелестей коммунального заселения. Городское жилище, умудрившееся сохранить старинное, дореволюционное великолепие. С главной дверью и черным ходом, с огромной гостиной, пять окон которой выходили на Пречистенку, и еще четырьмя комнатами. Совсем недавно квартиру ремонтировали, но переделка «под современные требования» ее не постигла. Новые окна тщательно — и цветом, и видом — копировали старые, зато гораздо лучше защищали от шума. Новый дубовый паркет был точно таким, как прежний. И наполняли комнаты не произведения современных итальянцев или испанцев, а подлинная антикварная мебель, та самая, что стояла в квартире до ремонта. Отреставрированная, задышавшая с новой силой, но старой грудью. Резной стол, резные стулья, картины в резных рамах… ничего лишнего, только темное дерево, хрусталь и бронза. И никаких бытовых монстров: ни телевизора, ни музыкального центра, лишь мобильные телефоны, которые выложили на стол некоторые из присутствующих.
Пять человек.
Трое мужчин и две женщины.
Искусники.
Они сидели вокруг стола и, несмотря на то что по-настоящему внимательно слушали своего лидера, периодически бросали взгляды друг на друга. Не переглядывались, а осматривались, оценивали. Некоторым из них приходилось встречаться или даже работать вместе, все они были заочно знакомы, однако в одной команде оказались впервые. Да и в Москву они добирались разными путями, так что увидели друг друга только здесь, в квартире своего лидера, шестого участника совещания.
В квартире Гончара.
Который тем временем заканчивал вступительную речь:
— Таким образом, вышеперечисленные факты позволяют мне считать, что она находится в Москве. Более того — в руках Механикуса. Наша задача — забрать ее. — Гончар помолчал. — Надеюсь, никто из вас не изменил свою точку зрения?
Он был настоящим лидером: говорил не громко, но властно, уверенный голос не обволакивал, а буквально захватывал слушателей, заставляя их предельно концентрировать внимание. И вопрос, которым Гончар закончил вступление, вопрос, предполагающий, что кто-то из членов команды может в последний момент отказаться от участия в операции, прозвучал так, что ответить на него отрицательно казалось немыслимым. Не угрожающе он прозвучал, не агрессивно, однако слышалась в нем такая уверенность в себе и помощниках, что выбора у последних не оставалось: только соглашаться.
— Мы летели в Москву не для того, чтобы отступать, — пробормотал сидящий справа от Гончара старик.
— Спасибо, — кивнул лидер.
— Не за что.
Но, разговаривая с Гончаром, голову старик не поднимал, не встречался с хозяином квартиры взглядом. Как смотрел на устроившегося на коленях тойтерьера, так и продолжал смотреть. И медленно поглаживал ушастую собачку по маленькой голове.
Считается, что миниатюрные зверушки нравятся в основном дамам, однако женщина, что расположилась рядом со стариком, периодически награждала тойтерьера презрительными взглядами. Возможно, она не любила всех животных, может — только собак, а если и любила, то питала пристрастие к другим Исам. Это можно было предположить по ее внешности.
Женщина предпочитала черное: черный брючный костюм, черное белье — кружева бюстгальтера, скрывающие небольшую упругую грудь, игриво выглядывали из выреза жакета, черные туфли. На столе перед женщиной лежали маленькая черная сумочка, тонкие черные перчатки и блестящий, черный со сталью, телефон. Стоит ли говорить, что ее кудрявые волосы были черными. Глаза — черными. А также губная помада и лак на ногтях. Черные камни едва заметно поблескивали в сережках, на двух кольцах и тонком ожерелье. Однако этих безделушек даме показалось мало, а потому черные бриллианты украшали ее в самых неожиданных местах: мелкие камни переливались на запястьях, с левой стороны шеи, ближе к подбородку и на правом виске.
Черная леди.
Созданный образ не предполагал карликовых песиков. У ног женщины мог лежать разве что здоровенный доберман в ошейнике со стальными шипами. Но собаки не было. Зачем? Исходящая от женщины агрессия чувствовалась и без дополнительных аксессуаров.
— Надеюсь, операция пройдет так весело, как ты обещал, Гончар. — Она холодно улыбнулась. — Я не люблю скучать.
Ответить хозяин квартиры не успел.
— Смотря что понимать под словом «весело», — пробурчал старик.
— То, что понимают нормальные люди. — Черная презрительно скривила губы. И неожиданно изогнула спину, отчего жакет еще больше разошелся, демонстрируя задвигавшиеся полушария груди. И улыбнулась: — Мне нравится получать удовольствие.
Но игривое движение девушки не обмануло ни старика, ни кого-либо из присутствующих, все знали, что основное удовольствие Проказа получает от крови.
— У нас есть цель, — произнес Гончар. — Удовольствия оставим на потом.
Фраза прозвучала с мягкой строгостью; повелительно, но без лишнего железа в голосе. У женщины в черном были самые весомые мотивы для участия в предприятии, она пойдет до конца, и лидер не хотел портить отношения с Проказой.
Старик пробормотал под нос ругательство, кажется, на английском, но раздувать скандал не стал, вновь сосредоточил внимание на песике. Последовало краткое мгновение тишины, нарушенное мелодичным женским голосом:
— Давайте, в конце концов, распределим обязанности и разойдемся. Я бы не хотела провести здесь всю ночь.