– Появился с утра невыспавшийся и сказал, что поехал квартиру смотреть, – наябедничал Бизон.
– А то он такой бездомный, что девушку некуда пригласить, – хихикнул Бандера и доложил: – К Зинке спать ездил.
– Кто к ней только не ездил… – задумчиво протянул Карбид.
– Да уж, Ясень не стал оригинальничать, – рассмеялся Бизон, принимая карты.
– Кстати, Герман, как он тебе?
Спросил Черепаныч, но, судя по тому, с каким напряжением четыре пары глаз уставились на коменданта, вопрос интересовал всех. Арчибальд вытащил изо рта трубку, чтобы лучше слышать. Из-под его стула помахивал полосатый хвост.
– Молодой, – коротко ответил Карбид.
– Ясень старше тебя, – негромко напомнил Бизон.
– И много видел, – неожиданно серьезно добавил Бандера.
Вместо коменданта ответил механик:
– Идеалисты поздно взрослеют, – и цокнул языком.
Аскольд Артурович согласно кивнул.
– Злой он, – буркнул Бандера. – Я злых чую.
– Тоже мне, собака-поводырь, – шикнул на приятеля Бизон. – Чуять на кухне надо, где мясо варится, а где картошка. С «искрой» однозначно никогда не получается.
– Сам ты собака, брат Бизон! Помнишь, как Ясень про Горелого сказал?
– Он Горелого не знал совсем.
– Ну и что? Уважение должно быть в человеке. В конце концов, они из одного Царства.
– Ясень не злой, он марку держит, – поддержал Бизона Черепаныч. – Хочет суровостью авторитет набрать.
– Какая, к чертовой матери, суровость?! – распалился Бандера. – Злой!
Белобрысый здоровяк завелся не на шутку, еще минута и он начнет орать, доказывая свою правоту, а то еще и подерется. Не с Черепанычем, конечно, а с Бизоном. Бандера всегда, когда хотел дать в репу механику или коменданту, начинал драться с приятелем – безопаснее. Карбид, верно оценив состояние белобрысого, собрался было вмешаться, однако Черепаныч справился сам.
– Однажды, когда я странствовал по Малой Азии и Малороссии, мне довелось играть за харчи четвертый бубен в медитативном оркестре ивано-франковского дурдома… – Повествование велось в жесткой, внушающей манере и заставило Бандеру прислушаться. – Разучивали мы, как сейчас помню, Гайдна, но споткнулись, и дирижера нашего изнервировали так, что он, несмотря на склонность к самосозерцанию, угодил в кризис. Поскольку прерывать репетиции главный врач не решился – впереди маячил межотраслевой конкурс домов печального образа, – назначил он нам нового дирижера. Как позже выяснилось – из шизофреников. Вот он, доложу тебе, Бандера, был злой. Помню, за бубен меня укусил в пылу. Другой бы на его месте подавился, а этот только слюну пустил и пошел себе дальше. Во-от…
Спрашивать у Черепаныча, почему он вспомнил именно эту историю, было бесполезно. Механик доставал байки из запасников памяти по принципу, известному только ему одному. Иногда рассказы казались совершенно не соответствующими ситуации, но перебивать Черепаныча никто не решался. Сидели и слушали.
– Виктор сам еще не знает, что делать, – закончил механик. – Он ищет.
Все снова посмотрели на Карбида. Тот аккуратно положил на стол две последние карты и улыбнулся:
– Или Ясень будет с нами, или его здесь не будет. – И поднялся на ноги. – Играйте, я скоро вернусь.
Енот попытался двинуть следом, однако уперся в захлопнувшуюся дверь, обиженно хрюкнул и направился за утешением к Аскольду Артуровичу.
Юля медленно подошла к крыльцу «Малой Земли», постояла несколько минут, дотягивая сигарету и надеясь, что возле корпуса кто-нибудь появится, не дождалась, бросила окурок в ржавую урну, поднялась на пять щербатых ступенек и потянула ручку двери на себя. Скрипнули петли. Изнутри потянуло холодом.
«Из морга?»
Шутка не удалась, напряжение усилилось.
«Входить или нет?»
Откуда взялись сомнения? Из глупого предположения, что здесь, на «Малой Земле», убивают людей и извлекают из них органы? Да, наверное, из него. Тоже. А еще Юля колебалась потому, что за двадцать минут наблюдений за зданием никто в него не входил и не выходил. Ни одна живая душа не потревожила покой «Малой Земли». И это в разгар рабочего дня! В больнице!
«Тебе ведь говорили, что здесь все резервное: котельная, морг, анатомический театр… Сюда никто не ходит».
Но неприятные ощущения тихим морозцем сковывали волю, не позволяя войти в здание обычным, спокойным шагом.
«Не будь дурой!»
Девушка решилась, переступила порог – дверь скрипнула, закрывшись за спиной, – и громко спросила:
– Есть кто-нибудь?
Вопрос умер в пустом холле.
Два больших окна, крашенные зеленым стены, потемневший от времени паркетный пол, коридор налево, коридор направо, две двери прямо, а между ними – выход на лестничную площадку.
– Есть кто-нибудь?
Холодно. И тихо.
«Бродит ли здесь призрак повесившейся девушки?»
Юля неуверенно сделала еще пару шагов, вновь осмотрелась – никого, подошла к висящему на стене объявлению и с удивлением прочитала:
«Лучше направо».
Из кинозала Карбид вышел подчеркнуто неспешно, вразвалочку, однако, оказавшись в коридоре, резко сменил темп, быстрым шагом добрался до лифта, вошел в него и вывел из спящего режима вмонтированный в стенку компьютер. Через несколько секунд на мониторе появилось изображение идущей по коридору девушки.
– Добрый день, Юля, – улыбнулся Герман. – Вот мы и встретились.
Каким образом она заблудилась?
Юля не понимала, абсолютно не представляла, как такое могло случиться, и это непонимание подпитывало зарождающуюся панику.
«Держи себя в руках!»
Но получалось, говоря откровенно, плохо.
Выглядевшая крошечной снаружи, изнутри «Малая Земля» оказалась значительно большей, чем ожидалось. Девушка предположила, что крылья уходили назад, скрывались за фасадом, не подумав о том, что корпус стоял практически вплотную к забору подстанции «Скорой помощи» и тянуться крыльям, собственно, было некуда.
Не подумала.
Прочитав объявление, Юля, само собой, отправилась налево – подчиняться дурацкой надписи она не собиралась. Прошла по коридору, который неожиданно стал выгибаться дугой, свернула в крыло, надеясь наткнуться на морг или анатомический театр, но в результате оказалась в тупике. Окно, которым заканчивался коридор, наглухо заложено кирпичом, а все двери – заперты на ключ.
Юля пожала плечами, развернулась, намереваясь вернуться в холл, вышла из тупикового крыла, но через несколько шагов сообразила, что коридор стал изгибаться в другую сторону.
«Не туда свернула?»