Я уставился на него, хлопая глазами. Он полежал, встал и зигзагами порысил к замку.
В первый момент я не понял, куда это он, а затем поднял глаза и увидел, что на широком балконе нижнего этажа виднеются две фигуры, одна в темном, другая в светлом.
Я прищурился.
Свен Гленсус и Лата Пат-Рай, он – в черном костюме, она – в длинном белом платье. Полпинты остановился под балконом, задрал голову и стал говорить что-то. Свен Гленсус наклонился через перила, слушая.
Пот стекал по лбу, бровям и щекам, капал с кончика носа. Веревка терла шею, связанные руки ныли. Советчик молчал.
Полпинты наконец закруглился, получил какие-то указания и зигзагами устремился обратно.
– Уф-ф, – выдохнул он, влезая на помост. – Его Боссовство интересуются, а что если ты пожелаешь, чтобы тебя отпустили?
– Не пожелаю, – заверил я. – Мне всего-навсего хочется…
Полпинты икнул, кивнул, повернулся, рухнул с помоста, вскочил, добежал до балкона и вернулся через пару минут, чтобы поведать:
– Его Боссовство интересуются, а что если ты пожелаешь что-нибудь такое, что сильно оттянет казнь? К примеру, захочешь, чтоб тебе предоставили право первой ночи? Я, говорит, и в принципе на это согласиться не могу, и жениться хочу побыстрее, и кидарцы на подходе, и времени совсем не осталось. И вообще, чего ты хочешь?
– Я просто хочу выпить!
– Это твое желание я могу понять, – заметил Полпинты и вновь убежал.
Гул толпы накатывал волнами, барабанщики позади вяло переругивались.
Полпинты появился вновь с деревянной воронкой в руке.
– Его Боссовство интересуются: и это все?
Я возвел глаза к небу и гаркнул:
– Все, Зарустра тебя раздери! Просто дай мне выпить!
– Вообще-то, Его Боссовство не хотел ничего и слышать о каких-то там желаниях, но невеста обругала его нехорошими словами, которые мой язык не поворачивается повторить. Ну, он и согласился. А невеста, как услышала, чего ты хочешь, сказала, что ничего другого от тебя и не ожидала. Я говорит, думала, он захочет попрощаться, ну там, поцеловать меня в какую-нибудь особенно запомнившуюся ему часть моего лица, может, сделать даже какое-нибудь трогательное прощальное заявление, а он… – Полпинты развернулся, поднес ко рту узкий конец воронки и заорал на весь двор: – Волей… ик! Волей Его Боссовства Свена Гленсуса приговоренному к казни Уишу Салонику дается право последнего желания! Приговоренный пожелал выпи… ик!… ить! Сие и будет исполнено!
Сквозь шум голосов донесся смех. Полпинты спросил:
– Будешь закусывать?
– Употребление пищи ослабит действие алкоголя, – поведал Советчик, будто я и без него этого не знал.
– Не буду, – отрезал я.
– Смотри, Рыжий, дело вкуса. Я, к примеру, предпочитаю добрый закусон. Ну ладно, дам тебе из своих запасов. – Он вышел из поля моего зрения и принялся чем-то звякать позади виселицы.
Спустя какое-то время один из барабанщиков спросил:
– Эй, Пинта, сколько можно тянуть? Вешай его, и вся недолга.
– Прикрой хлебальник, – вежливо ответствовал Полпинты. – Не видишь, парень хочет употребить перед неминуемой кончиной.
– Пинта, обменяешь сапоги? – поинтересовался другой барабанщик. – Все равно ж пропьешь. Хали Гал из Хоксуса мой племяш, так я дам тебе за них бочонок пивной браги. Будешь в нем купаться…
– Не достанутся вам эти сапоги, мужики, – заявил Полпинты, возникая передо мной с большим глиняным кувшином в руках. – Этот рыжий молодец возлюбил меня и оставляет мне их в наследство. Ну, за Бьянку, Рыжий! – Он кивнул и сделал большой глоток. – Гм, а как же ты будешь пить?
– Это что? – с опаской спросил я.
– Пойло. Самодельная водка – самогоном зовется. Сам гоню, сам пью. Крепости необычайной первач. Детка-Дрюм как-то у меня глотнуть выпросил, а как глотнул, так переполнился чувствами, что упал и час встать не мог. Ладно, придумал. – Он поставил кувшин, извлек из кармана веревку, обошел вокруг виселицы и обхватил меня за торс. – Я тебя свяжу так, чтоб локти были прижаты к бокам, а кисти, наоборот, развяжу. Правую руку будешь держать за спиной, а в левую возьмешь кувшин и приложишься. Как закончишь прикладываться, я твои руки опять свяжу. У меня тут есть ножик, маленький такой, с локоть, так ежели станешь дергаться, буду тебя колоть в разнообразные места, пока всего не исколю. Понял, соплеменник?
– Понял, – сказал я.
Полпинты прижал мои локти к бокам, затянул веревку и отвязал кисти. Я потряс затекшими руками. Из-за стянутой на шее петли наклониться я не мог, а в таком положении доставал до петли лишь кончиками пальцев.
– Ну, так где твои шмотки?
– Штаны в кладовке на втором этаже, рядом с лабораторией, а куртка осталась в камере. В углу там валяется.
Полпинты протянул кувшин, и я вцепился в него, как в спасительную соломинку. Наемник отошел. Ощущая на шее неприятное щекочущее прикосновение петли, я поднес кувшин к лицу и скосил глаза. Внутри плескалась мутная жидкость с маслянистой поверхностью фиолетового оттенка. В ноздри ударил запах столь сильный, что меня передернуло, и табурет пошатнулся. Полпинты махнул рукой – барабаны загрохотали.
– Пей, Рыжий! – скомандовал он.
Я глотнул.
Переливающаяся золотым солнечным светом реальность Вне Закона свернулась в громадную дубинку и съездила мне по темечку.
Самогон был крепок, вонюч, неудобоварим… Но самое ужасное – он был теплым.
– Советчик! – захрипел я, разевая рот, как вытащенная из воды рыба. – Скажи мне… Какие шансы на то… Что дефзонд включится?
Он пощелкал и сообщил:
– Двадцать из ста.
– Великий Ливий! Такие муки… ради двадцати… из ста…
– Это еще не муки, хозяин, – муки будут впереди. Вам еще надо удержать его в своем желудке.
Я хлебнул опять, зашатался и просипел:
– Святители небесные, спасите.
Рот наполнился горячей слюной, желудок сжался в судорожном спазме. Гулкая барабанная дробь зазвучала в моей голове.
Я глотнул еще раз.
– Салоник, что вы делаете?
Слова донеслись из далекого далека и прозвучали слишком нереально, чтобы на что-нибудь повлиять. Я опять глотнул, и меня затошнило.
– Уиш, идиот, прекрати делать это!
– О день и ночь! Вот это чудеса!
Я вздрогнул и, отодвинув от лица кувшин, наклонил голову, отчего петля врезалась в шею. Никого на помосте, только Полпинты стоял впереди, на самом краю, ревниво наблюдая за тем, как я поглощаю его запасы. «Показалось, – решил я. – Предсмертный бред. Просто поджидающий меня на другом конце темного коридора ангел говорит знакомым голосом».