В понедельник, когда громогласная компания разлетелась восвояси, Лили возвратилась в город, с большим облегчением покидая эти прелести жизни. Прочие гости рассеялись кто куда, чтобы продолжить праздновать в другом месте — кто в Ньюпорте, кто в Бар-Харборе, а кто в продуманной до мелочей простоте горного кемпинга в Адирондаках. Даже Герти Фариш, которая с нежностью и заботой встретила Лили, вскоре собиралась составить компанию своей тетке, с которой она всегда проводила лето на Лейк-Джордж, и только у Лили не было ни планов, ни целей, она оставалась на мели в тихой заводи, в стороне от стремительного и радостного потока. Но Керри Фишер, которая настояла на том, чтобы Лили пожила в ее доме, где она сама пересиживала пару дней перед отъездом в горы к Браям, снова пришла на помощь.
— Вот что, Лили, я хочу тебе сказать. Как насчет того, чтобы ты заменила меня этим летом при Матти Гормер? В следующем месяце они собираются компанией на Аляску в собственном вагоне, и Матти — величайшая лентяйка в мире — хочет, чтобы я поехала с ними, избавив ее от забот. Однако Браям я тоже нужна — да-да, мы помирились, разве я тебе не говорила? И по правде сказать, хотя Гормеры мне нравятся больше, но Браи прибыльнее. Дело в том, что они этим летом хотят попытать счастья в Ньюпорте, и если я помогу им достичь успеха, ну… они помогут мне стать успешнее. — Миссис Фишер с воодушевлением сжала руку Лили. — Знаешь, Лили, чем больше я думаю над этой идеей, тем больше она мне нравится: я доверяю тебе, как себе. Гормеры оба от тебя без ума, и путешествие на Аляску — скажем… именно то, что нужно тебе именно теперь.
Мисс Барт подняла на нее проницательный взгляд.
— Чтобы убрать меня подальше от моих друзей — это ты имеешь в виду? — тихо сказала она, и миссис Фишер ответила с виноватым поцелуем:
— Чтобы удалить тебя из поля их зрения, пока они не осознают, как сильно соскучились по тебе.
Мисс Барт отправилась на Аляску с Гормерами. И хотя это путешествие не оправдало пророчеств Керри Фишер, оно, по крайней мере, имело то преимущество, что удалило Лили из эпицентра критики и всяческих толков. Герти Фариш воспротивилась плану со всей энергией, на какую только была способна ее маловыразительная натура. Она готова была даже пожертвовать поездкой на Лейк-Джордж и остаться в городе с мисс Барт, если та отменит свое путешествие. Но Лили смогла замаскировать свою неприязнь к такому плану с помощью веских резонов.
— Милая моя наивная девочка, разве ты не видишь, — возразила она, — что Керри совершенно права: мне необходимо вести привычный образ жизни и как можно больше бывать среди людей! Если мои прежние друзья согласились поверить лжи обо мне, то я должна завести новых, вот и все. И ты знаешь, что нищим выбирать не приходится. Это не значит, что мне не по душе Матти Гормер, — она мне нравится, она добрая, честная и искренняя. Ведь должна же я как-то отблагодарить ее за гостеприимство в такое время, когда, как ты сама видела, моя собственная родня от меня отвернулась?
Герти молча покачала головой, не соглашаясь. Она чувствовала не только то, что Лили обесценивает себя, но и то, что, возвращаясь к прежнему образу жизни, упускает свой последний шанс вырваться из порочного круга. У Герти не было ясного представления о том, какую именно жизнь вела Лили, но ее последствия вызывали у Герти устойчивое сострадание к подруге с той памятной ночи, когда она пожертвовала ради несчастной Лили своими тайными надеждами. Для личности, подобной Герти, такая жертва была моральным обязательством перед человеком, ради которого она принесена. Однажды оказав Лили помощь, она должна помогать ей и впредь и, помогая, верить в нее, ибо вера — движущая сила для таких натур. Но даже если мисс Барт, вновь обретшая вкус к красивой жизни, смогла бы вернуться в бесплодный нью-йоркский август, который смягчало лишь присутствие бедной Герти, житейская сметка удерживала ее от такого самоотречения. Лили знала, что Керри Фишер права: такое своевременное отсутствие могло стать первым шагом к реабилитации, и, по крайней мере, задержаться в городе в это время означало фатальным образом признать свое поражение. Совершив вместе с Гормерами бурный вояж по родному континенту, Лили вернулась домой с совершенно иными взглядами на собственное положение. К ней вернулись ее роскошные привычки, когда, проснувшись поутру, не думаешь ни о заботах, ни о материальных трудностях, и постепенно притупили понимание этих ценностей, и она яснее увидела пустоту, которую они не способны были заполнить. Неразборчивая доброжелательность Матти Гормер и небрежная общительность ее друзей, которые обращались с Лили совершенно на равных, — все эти отличительные признаки начинали испытывать ее терпение, и чем больше недостатков она видела в своих спутниках, тем менее оправданным казалось ей то, что она их использует. Страстное желание вернуться в прежнее окружение окрепло и превратилось в навязчивую идею. Но следом пришло и неизбежное осознание того, что для достижения цели от ее гордости потребуются новые уступки. На сегодняшний день это выражалось в необходимости держаться за своих благодетелей после возвращения с Аляски. Как ни мало общего было у нее с людьми их круга, ее огромное умение общаться, невероятная способность адаптироваться к другим, не допуская нарушения собственных границ, большой арсенал блестящих инструментов и умелое их использование позволили Лили занять значительное место в окружении Гормеров. Она не могла разделить их безудержного веселья, но зато привнесла нотку ненавязчивой элегантности, которая была для Матти Гормер гораздо дороже, чем громогласный рев оркестра. У Сэма Гормера был свой круг приближенных, которые относились к Лили со священным трепетом, зато близкие друзья Матти, во главе с Полом Морпетом, казалось, восхищались теми ее качествами, которых им так явственно не хватало. Если Морпет, у которого любовь к праздности была равна его огромному артистическому таланту, отдался беззаботному течению жизни Гормеров, где малейшие требования приличий были неведомы либо игнорировались и человек бросал свои обязанности или выполнял их, набросив блузу живописца и шлепанцы, то он по-прежнему сохранил ощущение исключительности и преклонения перед достоинствами, совершенствовать которые у него просто не было времени. Во время подготовки живых картин у Браев он был до глубины души поражен пластикой Лили: «Не лицом — она слишком хорошо владеет своей мимикой, но все остальное — до чего совершенный образчик!» — и хотя его отвращение к тому миру, в котором он видел ее прежде, было слишком велико, чтобы искать ее там, он чрезвычайно воодушевился, получив привилегию видеть и слышать Лили, вольготно раскинувшись в растрепанной гостиной Матти Гормер.
Таким образом, Лили сформировала в этом крикливом окружении крохотное ядро доброжелательности, которое смягчало неприглядность ее связи с Гормерами после возвращения с Аляски. Не то чтобы она не оглядывалась мельком на свое прошлое окружение, особенно после того, как закончился сезон в Ньюпорте и высший свет устремился, по обыкновению, на Лонг-Айленд. Кейт Корби, вкусы которой вели ее туда же, куда Керри Фишер была ведома необходимостью, иногда снисходила до появления у Гормеров и, поначалу обомлев от неожиданности, вскоре стала принимать присутствие там Лили как должное, и даже более того. Миссис Фишер, время от времени появляясь по соседству, тоже делилась опытом и сообщала Лили то, что она называла последними метеосводками, и Лили, которая никогда прежде не пускалась в откровения, все-таки могла говорить с ней более свободно, чем с Герти Фариш, в чьем присутствии было бы невозможно даже признать существование таких вещей, которые для миссис Фишер были обычными.