— Не выразить, как я тоскую по нашему старому дому, — чуть погодя проговорила Эдит.
Барретт тихо рассмеялся.
— И я тоже. Хотя, — он на мгновение задумался, — это место моего — как это назвать? — триумфа.
— Да, — кивнула она, — это действительно триумф. Я до конца не понимаю, что ты такое сделал, но чувствую, как это важно.
— Ну, я бы сказал, что это откроет парапсихологии путь в приличное общество.
Эдит улыбнулась.
— Потому что это наука, — продолжал он, — а не мумбо-юмбо. Критикам не к чему придраться — хотя уверен, они попытаются. Не то чтобы я возражал против придирок — это обычный подход к психическим явлениям. Их негодование на ауру тривиального надувательства, покрывающую большинство явлений и их адвокатов, вполне объяснимо. В общем и целом парапсихология не имеет респектабельного вида. И потому критики высмеивают ее, опасаясь самим оказаться посмешищем, если исследовать ее всерьез. К сожалению, априори это так — стопроцентная антинаучность. Боюсь, они и дальше будут смотреть свысока на важность парапсихологии, пока не смогут — как сказал Гексли — «усесться перед фактами, как маленькие дети, и быть готовыми отказаться от всех предрассудков, покорно следуя за природой, в какие бы бездны она ни привела».
Он смущенно усмехнулся.
— Конец лекции. — И, нагнувшись, нежно поцеловал жену в щеку. — Краснобай любит тебя.
— О Лайонел. — Она погладила его по спине. — Я тоже тебя люблю. И так горжусь тобой.
* * *
Теперь она спала. Барретт осторожно высвободил свою руку и с улыбкой встал. Эдит заслужила этот сон. С тех пор как они вошли в Адский дом, у нее не было настоящего ночного отдыха.
Его улыбка стала еще шире, когда он отвернулся от постели. Теперь этот дом не был Адским домом. Отныне это просто дом Беласко. Он должен стать храмом науки. Впрочем, Дойч наверняка продаст его тому, кто предложит лучшую цену. Барретт хмыкнул. Трудно представить, что кто-то захочет владеть этим домом.
Он причесался, глядя в зеркало на стене. Его взгляд привлекло кресло-качалка у дальней стены, и он снова улыбнулся. Теперь все закончилось, все эти бесконечные пугающие проявления бессмысленной кинетики. Больше никаких дуновений и запахов, никаких сотрясений — ничего.
Барретт вышел в коридор и направился к лестнице. Его порадовало, что Фишер настоял отвезти тело мисс Таннер в город немедленно. Он знал, что экстрасенс не положил бы тело в багажник, а Эдит было бы мучительно ехать в Карибу-Фолс с трупом на заднем сиденье. Барретт надеялся, что Фишер не слишком задержится в городе. Впервые на этой неделе у него проснулся аппетит. «Праздничный обед», — подумал он. Бедный старик Дойч, смерть внезапно настигла его, и теперь он не узнает. А возможно, так оно и лучше для него, незнание стало для него своего рода милостью. Хотя нельзя сказать, чтобы Дойч хотел — или заслуживал — милости. Барретт медленно спустился по лестнице и оглядел огромный вестибюль. «Музей», — подумалось ему. Действительно, теперь, когда ужас изгнан из него, с этим домом надо что-то делать.
Он проковылял через вестибюль. После душа перед большим зеркалом в ванной Барретт осмотрел все свое тело, представляя его телом победителя после особенно сурового поединка — все покрытое черно-лиловыми синяками. Ожог на икре все еще стягивал кожу, и это чувствовалось при движениях. Ссадина на подбородке тоже болела, так же как нога и большой палец. «К Олимпийским играм я не готов», — с улыбкой подумал физик.
Пройдя через большой зал, Барретт подошел к реверсору и снова в трепете посмотрел на главную шкалу: 14 780. Он никогда не думал, что показания будут столь высоки. Не удивительно, что это место стало Эверестом среди одержимых темными силами домов. Барретт чуть ли не в восхищении покачал головой. Дом вполне оправдывал свое название.
Он повернулся и похромал к столу, нахмурившись при виде расставленного оборудования, которое придется упаковать. Правда, в конечном итоге, может быть, и не стоит его упаковывать. Если постелить в багажник одеяла, аппаратуру можно просто завернуть в полотенца или во что-нибудь еще. "Возможно, стоит прихватить также кое-что из objets d'art",— подавив улыбку, подумал он. Дойч никогда не хватится. Барретт провел пальцем по крышке регистратора ЭМИ.
Стрелка пошевелилась.
Барретт вздрогнул и уставился на стрелку. Она снова замерла. «Странно», — подумал он. Прикосновение к регистратору, должно быть, активизировало стрелку статическим электричеством. Больше этого не произойдет.
Стрелка скакнула по шкале и снова упала на ноль.
Барретт ощутил тик в правой щеке. В чем дело? Регистратор не может срабатывать сам по себе. ЭМИ преобразуется в измеряемую энергию только в присутствии психической энергии. Он выдавил из себя сухой смех. «Вот будет номер, если через столько лет я открыл в себе способности медиума», — пришла мысль. Барретт усмехнулся. Это абсурд. Да и никакого излучения в доме не осталось. Он уничтожил его.
Стрелка пришла в движение. Она не скакнула и не задрожала, а поползла по шкале, словно фиксируя возрастающее излучение.
— Нет, — раздраженно сказал Барретт.
Это просто смешно.
Стрелка продолжала ползти. Барретт видел, как она преодолела отметку 100, потом 150. Он покачал головой. Это абсурд. Прибор не может записывать сам по себе. Да и нечего в доме записывать.
— Нет, — снова сказал он, и в голосе его звучал не столько ужас, сколько злоба. Этого просто не могло быть.
Вдруг его голова дернулась, так что в шее отдалась боль. Он увидел, как стрелка динамометра тоже поползла по шкале. Это невозможно. Его взгляд перескочил на шкалу термометра. Термометр начал фиксировать падение температуры.
— Нет,— сказал Барретт, побледнев от злобы. Это было полной чушью, совершенно не поддавалось никакой логике.
У него захватило дыхание, когда щелкнул фотоаппарат. Разинув рот, Барретт услышал, как внутри перемоталась пленка и затвор снова щелкнул. Он задохнулся и судорожно дернулся, когда ряд разноцветных лампочек включился, выключился и включился вновь.
— Нет.
Физик упрямо качал головой. Этого не может быть, это какая-то хитрость, какой-то обман.
Он дернулся, когда одна из пробирок переломилась пополам и с шумом упала со стеллажа на стол. «Этого не может быть!» — услышал Барретт в голове протестующий вопль. И вдруг ему вспомнился единственный вопрос Фишера.
— Нет! — рявкнул Барретт и отвернулся от стола.
Это совершенно невозможно. Однажды рассеявшись, излучение не может восстановиться вновь.
Он закричал, когда лампочки быстро замигали.
— Нет! — разъярился Барретт.
Он не поверит в это! Стрелки его приборов не ползут по шкалам. Термометр не фиксирует постоянного падения температуры. Электропечь не начала разогреваться. Гальванометры не включились сами по себе. Камера не снимает. Пробирки и колбы не лопаются одна за другой. Стрелка регистратора ЭМИ не прошла за отметку 700. Все это обман. Помрачение ума. Этого не может быть.