Монастырев опустил голову:
– Я могу объяснить все. Кроме этих огненных шаров… и молний…
– Занятно, занятно. Кажется, мы уже отправили драгдилерам опытную партию «стима»?
– Совершенно верно, но…
– Это просто чудо. Это просто чудо, дорогой Геннадий Прокопьевич, что вы не успели ликвидировать подопытных. Теперь, по крайней мере, мы точно знаем, что проект нуждается в доработке. – В голосе Крысауласа сквозили язвительные нотки. – Вы удовлетворены?
– Я просто поражен, – признал Монастырев. – Вы видели, как эти трое двигались? Вы видели, что они могут?
– Это результат воздействия «стима»? – кисло осведомился Езас.
– Разумеется!
– Нам нужен был наркотик, – с тихой угрозой произнес Крысаулас. – Наркотик, Геннадий Прокопьевич, не более. А что сделали вы?
– Я давно говорил, Езас, что этот очкарик нас подставит, – добавил Пукос. – Клепали бы отработанную «химию» и горя не знали!
По спине Монастырева пробежал неприятный холодок: хотя Геннадий Прокопьевич был уже далеко не тем забитым завсектором, что несколько лет назад, белобрысого начальника охраны он боялся до дрожи в коленках.
– Ты тоже прокололся, Адольфус, – поставил помощника на место Езас Раймондович, но его глаза по-прежнему сверлили ученого. – Так что мы будем делать, уважаемый Геннадий Прокопьевич?
* * *
Муниципальный жилой дом
Москва, Волгоградский проспект,
1 августа, среда, 12.57
– Нет, Алла, сегодня никак не могу, – тоскливо протянула Рада. – Не получается! Да, разумеется, мы договаривались, но ты же видишь, что происходит! Нет, сейчас сказать не могу, потом. Конечно, обещаю!
Рада отключила телефон и горько вздохнула.
Ну что за жизнь? Нет, конечно, она ни о чем не жалела: быть колдуньей Зеленого Дома очень даже почетно и выгодно, и многие подруги, не имеющие магических способностей, да та же Алла, например, остро завидовали ей. Но иногда почетные обязанности требовали слишком многого! Ну почему она, Рада, молодая и подающая надежды фея, должна уныло шляться по московским улицам, выискивая возможный – всего лишь возможный! – всплеск активности беглых гиперборейцев, а в это самое время эта курица Алла будет нежиться в уютном салоне красоты? Ответ был очевиден: потому что ты, Рада, – фея Зеленого Дома и не можешь ослушаться приказа королевы, а твоя Алла всего лишь жена заштатного обер-воеводы, и вся ее жизнь будет посвящена рождению новых воинов для Великого Дома Людь.
Девушка поймала на себе оценивающий мужской взгляд и небрежно улыбнулась прохожему.
«Нравлюсь? Ну, посмотри, посмотри, только не пытайся знакомиться, мне некогда!»
Она прекрасно умела вкладывать это предупреждение в улыбку. Научилась, потому что слишком много мужчин были бы не против пофлиртовать с симпатичной зеленоглазой блондинкой. Невысокой, чуть более полненькой, чем необходимо, но по-спортивному живой и подтянутой. Кругленькие формы привлекали гораздо больше, чем разрекламированные кости знаменитых манекенщиц.
Рада поправила висящую на плече сумочку, сделала еще несколько шагов по тротуару и резко остановилась, зачарованно глядя перед собой: на серый асфальт величаво планировал пышный ярко-оранжевый цветок, диаметром не менее метра.
Ломка. Жозефу не надо было описывать ее признаки, он мог бы защитить диссертацию на эту тему. Поделиться опытом. В красках описать, как стонут кости, как кожа становится чужой и колючей, причиняя боль самим фактом своего существования, как бешено стучит сердце, гоняя по жилам вонючую кровь. Поганую, лишенную наркотика, а потому – ненужную кровь.
«Сапожник без сапог, – усмехнулся про себя Жозеф, поднимаясь на крышу неприметного дома по Волгоградскому проспекту. – Эти русские иногда умеют сказать очень метко».
Он доводил себя до ломки не оттого, что не хватало денег на ханку, как раз здесь все было ОК – Жозеф был драгдилером, причем успешным. Через его руки ежедневно проходили десятки боликов «геры», на доход от которых Жозеф мог позволить себе и дорогую машину, и квартиру, и женщин, и выпивку, и все, что угодно. Кроме ханки. В этом его деловые партнеры были на редкость законопослушны: пока ты в бизнесе, вмазываться не смей! Это правило ввел новый поставщик, который появился у Жозефа полтора года назад:
– Узнаю, что колешься, – перестану доверять. А я или доверяю человеку, или человек мертв.
Холодные глаза Адольфуса Пукоса были лишены всякого выражения, и шутить они не умели.
Жозеф согласился: уж слишком выгоден был этот поставщик, но и с иглы соскочить оказалось сложнее, чем он предполагал. Вот и приходилось ему, словно блудливому школьнику, ускользать, улучив подходящий момент, в какой-нибудь закуток, чтобы без помех пройтись по кайфу.
Драгдилер выбрался на крышу, прикрыл за собой дверь, присел, прислонившись спиной к белой стене вентиляционной шахты, и торопливо вытащил шприц и ампулу. Руки дрожали.
«Скорее! Скорее!!!»
Он расслабился только после того, как «стим» смешался с кровью. Выронил шприц, издал тихий, бессмысленный смешок и мутным взглядом окинул расстилающийся пейзаж.
Чужой город, чужой народ, чужие обычаи. Все чужое. За десять лет, проведенных в Москве, Жозеф так и не привык ни к людям, ни к городу, ни к его идиотскому климату. Они по-прежнему оставались его врагами. Ненавистными врагами.
Жозеф Луи Кристиан Мария Скуйссе был шестым сыном влиятельного армейского генерала из маленькой и бедной африканской страны. Причем настолько бедной, что даже контрабанда алмазов, главная отрасль народного хозяйства, не могла покрыть внешний долг государства. Любимым развлечением населявших страну племен были междоусобные войны, поэтому возможность получить образование в столице далекой империи казалась Жозефу настоящим счастливым билетом. Его зачислили в университет Дружбы народов имени Патриса Лумумбы и попытались погрузить в лоно цивилизации, но безуспешно. Гораздо больше сына генерала интересовали развлечения. К сожалению, очередной военный переворот стер родителя-благодетеля в порошок, и Жозеф оказался у разбитого корыта. Из «лумумбария» его выгнали, возвращаться на родину не хотелось, и юный Скуйссе примкнул к мощному африканскому клану торговцев героином, сформировавшемуся в Москве из бывших студентов, а ныне просто нелегальных иммигрантов.
«Стим» мягко, почти нежно обволакивал сознание. Он всегда был нежен, в отличие от грубого героина или чересчур активного «кокса». «Стим» дарил блаженство, ни с чем не сравнимое блаженство и чудное ощущение власти. Не над людьми – над всем. Это ощущение появилось только в прошлый раз, на третий прием «стима», но Жозеф запомнил его. Ни один наркотик не давал такого реального ощущения собственного могущества.
«Я могу… я могу… – Жозеф напрягся, пытаясь найти применение своей силе. – Я могу сделать лес! Сказочный лес! Прямо здесь! Немедленно!»