Чуть поодаль, меж горящими октябрьским огнем липами, стоял отрешенный гитарист под дивно чистым небом. Парень наигрывал твисты и рок-н-роллы среди толпы безучастно спешащих прохожих. Листья сгорали как бумага или осыпались желтыми и красными водопадами, струящимися в уличных стоках как живая стремительная талая вода. Гитарист играл без конца, поскольку все его твисты, несмотря на мажор и драйв, все-таки оставались по-октябрьски грустными и холодными. А он не любил печальных концов и поэтому всякий раз начинал сначала свой нехитрый гитарный квадрат.
Вадим и патрульные Отто миновали странную площадь, которую разграфили на равные клетки, на манер топографической карты. По ней сновали звездочеты, астрологи, картографы и капитаны. Они обозначали на карте новые места, засыпая их белым кристаллическим кварцем или мелкой морской галькой.
В одном углу зодчие ваяли игрушечный замок из густого теста, поодаль в огромной бадье месили материал для очередных башен и стен. Через всю карту медленно текли, колыхаясь, кисельные реки, и двое солдат в форме понтонных войск увлеченно строили плотину из коробок печенья, отрешенно подбрасывая все новые и новые пачки взамен разбухавших модулей. По всей площади были разбросаны замерзшие зимние озера из желе и судачьего заливного, луга с искусственным покрытием, как миниатюрные футбольные поля, горы из папье-маше, железнодорожные линии из черных итальянских спагетти.
Над картой возвышался кинематографический режиссерский кран, в кабине которого сидел землемер с огромным циркулем. Внизу стояла толпа людей и существ, которая, затаив дыхание, следила за каждым движением землемера, примерявшегося своим инструментом то к одной, то к другой области этого плана.
— Коллективное воспоминание, — буркнул Отто, таща за руку Вадима, который во все глаза смотрел на эту странную картину, полную непонятного, хотя и явно ощутимого концептуализма.
— Секты… — презрительно каркнул Сарыныч.
Свин задумчиво летел над ними, редко взмахивая крылышками противно всем законам физики. Вадим спросил о нем сразу же, когда они только выходили на перекресток возле Летнего квартала.
— Очередную заразу подцепил, — объяснил крысофашист. — На этот раз — птичку.
— В каком смысле? — не понял Вадим, думая, что это — некий местный сленг.
— В самом прямом, — пояснил Отто, продираясь сквозь ряды зевак, столпившихся вокруг карты, как на раздаче свежеиспеченного пирога. Он покосился на баклана, но Сарыныч молча шагал сбоку, аккуратно и решительно оттесняя с дороги встречные воспоминания. Дримы разбегались с протестующим писком. Некоторые, особо массивные и раздраженные, пытались преградить дорогу. Однако Отто выставлял вперед локоть с повязкой, и путь неизменно оказывался свободен.
— Свин без разбора жрет всякую гадость, вот и ловит всякую заразу, — бурчал Отто. — То меланхолия его одолеет, то на подвиги тянет, то в меценаты изящных искусств записывается. Без гроша в кармане, между прочим. А в этот раз птичку подхватил — целыми днями летает под облаками. Один раз и выше залез — сверзился оттуда как свинья. Видать, гравитация там какая-то не та, не наша.
Вадим опасливо поглядел в небеса. Они ничем не отличались от привычных ему, земных, но — только над каждым отдельным участком города. Небо в Дримориале подобно площади тоже было разбито на области, в зависимости от времени года, дня и обитающих внизу воспоминаний.
В Летнем квартале за ними увязались было два шпика. Отто не обратил на них ни малейшего внимания, быстро шагая по направлению к городской заставе. Шпики, экипированные как положено — в жилетах, узких брюках, лаковых штиблетах и начищенных котелках, — некоторое время скрытно крались за ними. Но, увидев, что патруль направляется к выходу из города, тут же утратили всякий интерес. Все равно в конце всех ждал тупик.
По дороге они миновали любопытный указатель, на стрелку которого был напялен разорванный пакет из-под доисторического стирального порошка «Лотос». Знак недвусмысленно и оптимистично обещал прохожим крупными масляными буквами: «Налево — всем ништяк». Под надписью было выведено черной тушью: «Здесь были торговец Кроки и Зур-звездочет. Подтверждаем». А чуть ниже — «Не при против кармы! М. Н.»
Ништяк, подумал Вадим, мне бы сейчас как раз не помешал. Он вопросительно взглянул на Отто, но крыс покачал головой.
— Никогда не ходи налево, парень. Держись всегда правой стороны — она не подведет. В крайнем случае, оставайся посреди. Сиди прямо на белой полосе и плюй на всех.
И он выразительно похлопал себя сначала по заднице, а потом — по своей красно-белой повязке.
— А что там, направо? — осведомился Вадим.
— Как это — что? — крыс был само недоумение. — Разумеется, зоопарк, неужели ты не догадался? Хочешь к ним?
Вадим пожал плечами — представил себе местный зоопарк, после чего ускорил шаг. А ништяк остался позади и чуть левее.
Галереи они достигли спустя полчаса быстрой ходьбы.
Это был широкий подземный ход, несколько напоминающий внутренности метрополитена. Потолки казались так же высоки — очевидно, в галерее водились воспоминания самых разных масштабов. Многих из них Вадим увидел, едва они проникли внутрь.
Вокруг толпились довольно-таки забавные и удивительные существа, которых Вадиму прежде никогда не приходилось видеть. Гномы и эльфы, опереточные злодеи и прекрасные принцы, дамы в кринолинах и женщины-охотницы с хищными хлыстами, змеящиеся клубками инопланетные чудовища и розовые единороги, юношеского вида инфантильные поп-идолы и потрепанные киношные персонажи — кого тут только не было. Но патруль шел ходко, не обращая внимания на ожидающих, когда же, наконец, власти откроют Дверь.
Часового они увидели сразу, как только завернули за очередной поворот галереи. Невысокий, коренастый, в щегольской гусарской форме и треуголке, он привалился по стойке смирно к железной двери, забранной еще и дополнительными решетками. Часовой был вооружен карабином и кортиком у пояса, а на груди у него болтался массивный полевой или даже морской бинокль с огромными окулярами.
— А бинокль-то ему на что? — с уважением воззрился на часового Вадим. — Чтобы воров не проглядеть, да?
— Шутник, тоже мне, — презрительно хмыкнул крыс. — Бинокль — показатель отменных боевых и тактических характеристик Часового. А также его исключительно высокого морального духа.
— Каким же это образом? — удивился молодой человек, пытаясь разглядеть, что за волшебный бинокль такой.
— Очень просто, — солидным тоном ответил Сарыныч. — Когда смотришь на врага в бинокль, враг всегда кажется гораздо ближе и больше. А следовательно, намного страшнее. Мало кто из храбрецов рискнет взглянуть на своего врага в упор посредством бинокля. Поэтому на посту у Двери всегда стоят только самые отважные.
— Вот как? — поразился Вадим, никогда не рассматривавший бинокль с такой точки зрения. — Очень интересно.
— Вот и оставь свой интерес при себе, — зло прошипел крыс. — Пора начинать. Свин, помоги Часовому разогнать этих жалких зевак.