Сарыныч извлек из планшета изрядную плоскую фляжку серебристого цвета с крышкой-колпачком. Форма и крошечная крышечка не оставляли сомнений: из этой фляжки употребляют исключительно благородные напитки. Крыс принял у Братца сосуд, встряхнул его, внимательно прислушиваясь к звуку, и одобрительно кивнул.
— Хватит с лихвой! Молодец, Сарыныч!
— К излишествам не склонен, — вздохнул его подчиненный. — Потому как в последнее время являюсь слушателем вольных исторических курсов…
— Хорошо-хорошо, — рявкнул Отто, — расскажешь об этом как-нибудь в другой раз. Промокашка…
Он протянул флягу Вадиму, одновременно снимая колпачок.
— Употреби на три пальца, — хмуро сказал он. — Для неопытного должно быть достаточно.
Вадим принял флягу и осторожно понюхал отверстие.
— Ты что, нюхач? Токсик? — подозрительно осведомился крысофашист. — Его же не нюхать — пить надо! Не бойся, не крепче доброго шнапса. Шнапс-то, небось, любишь?
Вадим, знавший о шнапсе только понаслышке, в основном из патриотической литературы об отечественной войне, неопределенно пожал плечами.
— Значит, любишь! — хлопнул его по плечу крыс. — Давай, настраивайся. Инженер!
В последнее слово было вложено ровно столько яда, сколько способен влить гнилой люмпен в адрес интеллигента паршивого. Вадим выдохнул и решительно глотнул.
В «усилителе» заключалась такая невероятная горечь, сравниться с которой могла, пожалуй, лишь гнилая хина. Всяким кайенским перцам, парагвайским матэ и последним достижениям отечественной фармакологии тут и делать было нечего. У Вадима буквально захватило дух. А потом по всем жилочкам, сосудикам, нервам и, похоже, даже разным мышцам и костям заструились вкусы, запахи и ощущения. Это была прелюдия к воспоминаниям.
Он ошеломленно затряс головой, но Отто требовательно указывал на флягу.
— Все вкусы вместе обычно дают горький, — запоздало предупредил он. — Дальше полегчает.
Вадим обреченно приставил горлышко ко рту и глотнул вдругорядь.
Оглушительная прохлада влилась в его глотку на этот раз. Вадим даже присел от неожиданности.
Это не было похоже на лед или, например, ментол. Скорее, был вкус фрукта, вроде слегка недозрелого кавказского инжира или — огромных размеров сочной шелковицы, ягоды тутового дерева. Новая порция сразу принялась подстегивать непослушные воспоминания. Вадим ошалело замотал головой и тут же услышал дружное хихиканье всей троицы. Даже Отто криво усмехался, многозначительно вертя носом и шевеля усами. Вадим поднял глаза и обомлел.
Вокруг него кружился самый настоящий эротический парад. Полупрозрачные юные девушки, взрослые дамы и блудницы неопределенных возрастов, сказочные существа и местами даже чуть ли не фантастические животные вращались в воздухе, образуя порочный круг. Они хохотали, завлекательно улыбались, испускали сладострастные стоны, являя собой расширенный до невероятных пределов набор образов из среднестатистического сновидения шестнадцатилетнего подростка. Откуда они все взялись, Вадим не знал совершенно. Видимо, это и были его воспоминания, и, значит, «усилитель» действовал!
«Знаю я, какие дримы первым делом приходят на память!» — тут же вспомнились ему слова Свина. Выходит, хряк разбирался не только в апельсиновых корках!
Мало-помалу молодого человека стала разбирать досада, превратившаяся в итоге в гневное возмущение. Большинство этих образов было ему незнакомо. Неизвестно, откуда извлекал их «усилитель»: то ли из подсознания, то ли из прежних снов, то ли — однажды увиденных кинофильмов. Вадим умом понимал, что все это — его личные воспоминания, но все в нем так и кипело от негодования. И тогда он в знак протеста снова решительно приложился к фляжке.
С обиженными воплями эротическое собрание исчезло, растворившись в воздухе без следа. К слову сказать, вкуса напитка на этот раз Вадим не почувствовал вовсе. Зато ощутил порыв сильнейшего ветра. Это мимо него вихрем понеслись воспоминания.
Наверное, Вадим действительно был еще неопытным пользователем «усилителя», потому что все воспоминания помчались ускоренной во много раз кинолентой. Лишь иногда взор молодого человека выхватывал из пестрой череды фантомов тот или иной образ, но, как правило, он был либо неприятным, либо непонятным, то есть хорошо забытым. И теперь на всю эту круговерть наложился еще и звук.
Ощущение было таким, словно Вадим в глубоком детстве забрался на подоконник, высматривая во дворе товарищей по играм. Из форточки тут же полилась песня, которую крутили в соседнем доме напротив, победоносно выставив проигрыватель в открытом окне. А вслед за ней — другие мелодии из других окон и других домов.
— Как виденье, неуловимо каждый день ты проходишь мимо!
— Хоть записка не подписана и хоть почерк изменен…
— Мы часто ссоримся с тобою — и напрасно…
— В белом платье с пояском я запомнил образ твой!
— Остался у меня на память от тебя портрет твой, портрет работы Пабло Пикассо!
— Этот синий вечер летний закружил ребят…
— Ты по этой лестнице унесла любовь…
— Разве может быть без снега вьюга!..
— Я вспоминаю, тебя вспоминаю. Та радость шальная взошла как заря-а-а!
Вадим замер, точно его теперь окликнули. Самое удивительное было, что все эти и еще многие другие песни звучали одновременно с разных сторон. Но они не мешали одна другой, не заслоняли собой и не смешивались при этом. Вадим прекрасно слышал каждую: чувствовал мелодию, разбирал слова, различал партии инструментов, точно сидел в центре оркестра, одобрительно улыбался удачному соло, кивал в такт трескучим барабанам. То ли его слух был теперь удивительным образом настроен и избирателен, то ли это были просто — такие песни.
— Летящей походкой ты вышла из мая-а-а… и скрылась из глаз в пелене января-а-а!
Он насторожился, и эта тревога точно передалась его воспоминаниям. Дримы застыли, словно звери, услышав далекий, но уже явно различимый в лесных шорохах призывный звук охотничьего рожка. А потом воспоминания начали бледнеть и таять.
— Летящей походкой ты вышла из мая…
И снова:
— Я вспоминаю, тебя вспоминаю… вспоминаю… вспоминаю… тебя…
Все фантомы, образы и видения разом исчезли. Что-то, видимо, испугало дримов. И теперь Вадим точно знал — что. Даже патрульные в замешательстве отступили.
В центре галереи стояла девушка в розовом платье.
Вадим сорвал с головы дурацкие, ставшие теперь ненужными наушники. Перед ним была Нина. И она была в ярости.
Вадим шагнул ей навстречу, отшвырнув ногой наушники. Позади сразу же раздалось громкое предупредительное покашливание.