Все мысли эти пронеслись в голове Ивана в то самое мгновение, когда он, отвлекшись от остальных экспонатов, уставился вдруг на перстень – камень-изумруд играл гранями, сиял, завораживал, словно и вправду была в нем какая-то чертовщина, недаром же поговаривали, что принадлежал он самому железному хромцу – Тамерлану. Правда, сам Раничев никогда в это не верил, подумаешь, накарябал что-то в летописи «Авраамка Гуреев сын, послушник», больше-то никакими источниками версия не подтверждается, а что до Авраамки, то… достаточно хотя бы вспомнить несколько новгородских монахов, с непонятным, достойным лучшего применения упорством всерьез утверждавших о крокодилах, якобы водившихся в Волхове, хотя ежу понятно, сдохли б они там в силу своих природных особенностей, а именно – холоднокровия. Бегущий по льду замерзшей реки крокодил на коротких когтистых лапках – картина еще более сюрреалистическая, чем цены на бензин на местной заправке. А вот ведь блеют – «ле-е-етописи, ле‑е-етописцы», как будто летописец врать как сивый мерин не может! Ну написали – «лютыи звери коркодилии», и что? Вон у мальчика Онфима в грамотках берестяных тоже много чего понаписано и понарисовано – и люди с граблями вместо рук, и еще черт-те что, так никто почему-то не говорит, что подобные монстры и в самом деле были. Так вот и в случае с Авраамкой вполне может быть, странно, что он вообще знает про перстень, якобы лично подаренный Тамерланом какому-то угрюмому скомороху непонятно за какие заслуги. Ну ладно, допустим, был у скомороха подобный перстень – описанный, кстати, довольно поверхностно, как «клцо злато с зелен камнем» – и что с того? Никаких таких подробностей о дарении камня хромоногим Тимуром не было ни в писании Авраамки, ни в каких других летописях. Так что вся эта история с дарением шита белыми нитками. Иван усмехнулся. Отойдя от витрины, подошел к окну – в зияюще-голубом небе знойно плавилось солнце. Батюшки! Это ж сколько он тут простоял? Четверть пятого – ничего себе, вечер уже. А вроде только зашел. Этак и вправду поверишь во всякие антинаучные россказни.
Выходя из зала, Раничев зачем-то обернулся, остановившись в дверях. От перстня явственно исходило яркое изумрудно-зеленое свечение. Словно бы даже нимб какой-то!
– Солнце. – Зябко передернув плечами, новоиспеченный директор музея Иван Петрович Раничев махнул рукой и затворил двери.
На улице и вправду вовсю сияло солнце, но…
В крови темнел его оскал,
Усы и выбритые брови…
Сергей Марков
«Слово о Евпатии Коловрате»
…но далеко за горизонтом, на востоке, со стороны казахских степей уже ползли к городу угрюмые темно-зеленые тучи. А пока в голубом майском небе ярко светило солнце. Наступивший вечер был тих и спокоен: неспешно прогуливались под тополями пары, с городского пляжа – хоть вроде бы и холодновато еще – доносились детские крики, сладко пахло яблонями и сиренью.
Выйдя из музея, Раничев направился в парикмахерскую, уселся вальяжно в кресло – «Только не коротко, девушка!» – подстригся, подправил бородку, надушился популярным одеколоном «Последний шик». Расплатившись, незаметно – как ему казалось – оглядел себя в большом зеркале: вполне импозантный молодой мужчина, с чеховской бородкой и перекатывшимися под светлой рубашкой мускулами – Иван Петрович мужиком был не слабым, даже когда-то пробовал заниматься бодибилдингом, правда быстро остыл – лень. Теперь вот, оно конечно, хорошо бы потренироваться – да некогда. Музей, группа, «Явосьма»… Да и вообще труд руководителя утомителен, знаете ли.
Медленно опускавшийся на город вечер был так хорош и приятен, так очарователен и сладостен, что идти домой совсем не хотелось, а хотелось скинуть с себя годков двадцать… нет, двадцать – это уж слишком много, хотя бы пятнадцать-семнадцать, чтоб вот так, как те, проходящие мимо пацаны, обнять девчонку, чувствуя, как прижимается та всем телом, и идти так, обнявшись, через весь город, заглядывая девчонке в глаза и говоря что-то такое, красивое, нежное, вечное, что редко говорят взрослые мужики, а женщинам ведь так хочется…
Вздохнув – грустно, но не очень, так, сладостно-грустно или скорей ностальгически-грустно, – Раничев купил в ларьке бутылочку «Карлсберга» – почему-то не любил банок, не наши они какие-то, не российские, металлические, – откупорил, уселся на лавочку…
Зззз!!!
Зажужжал в кармане рубашки мобильник.
– Да… Черт…
Звонила жена. Вот уж словно чувствовала – надо испортить вечер. Хотя нет. Сказала только, что не приедет до следующих выходных. Ну и чудненько! Иван сделал вид, что вроде обиделся, она же этого хотела – обидеть, вот и пусть порадуется. Едва сбросил звонок, как тут же поступил другой – положительно директор музея пользовался в городке завидной популярностью!
Иван лениво глянул на дисплей – «Влада». Что еще за Влада такая? Ах, Влада…
– Да, зайчик? Ко мне? Конечно, можно! Замечательная идея. Нет, лучше я сам приготовлю. Поете вы действительно здорово, а вот готовить не умеете. Из какого фильма, узнала? Нет?! Ну блин, Новый год никогда не отмечала? При чем тут Новый год? Как тебе сказать… Какая гадость эта ваша заливная рыба. Ах, вот теперь узнала? Ну жду.
Влада…
Иван томно вздохнул, огляделся – интересно, продают ли еще цветы бабушки у вокзала? Или, может, лучше с клумбы сорвать… одуванчиков?
Он явился домой загодя, с цветами – веточками сирени – и мясом, которое тут же принялся готовить: порезал на мелкие куски, поставил вариться, чтоб затем, когда сварится, обжарить на сковородке с томатной пастой и луком, потом бросить все обратно в бульон, добавил крупно нарезанной картошки, специй… Все это под старую песню «Криденс», под что другое никак не получалось требуемое варево – то не соленое, то чересчур уж перченное. Замотался, не услышал и звонка, хорошо мобильник – вот он, рядом…
Побежал открывать…
Влада, не женщина – мечта, персик. Жаль, что замужем… хотя, может, оно и к лучшему?
– Готовишь, Раничев? – Всех своих мужчин – а Иван подозревал, что он у этой красивой женщины не единственный, как, впрочем, и она у него, – Влада называла исключительно по фамилии, видимо, чтобы не перепутать. Как шутил Иван: «Мужа своего она любила и очень боялась, называя по фамилии – товарищ Бендер». Влада подобных шуток не понимала, но и не обижалась – женщиной была неглупой.
– Ну хватит. – Влада подошла к плите – в летнем платье, ослепительно белом, словно только что выпавший снег; ее тонкие смуглые руки – успела уже загореть? нет, конечно же, солярий – обвили шею Ивана, под пение «Криденс» встретились губы… и…
– Run through the jungle!
– Наверное, я тебя люблю, Раничев! – отцепившись от него, утомленно заявила Влада. – Еще – а?
Иван ничего не ответил: повернувшись на бок, он любовался женщиной – стройной, длинноногой, с упругой грудью с большими коричневыми сосками. Возраст свой Влада скрывала, Иван только догадывался, что где-то под тридцать, – но выглядела чудесно: свежо, молодо, потрясающе! Тонкие черты лица, глаза светло-карие, чуть вытянутые, нос не совсем обычный, скорее в нем было что-то восточное, быть может, хищно раздутые ноздри? Или – легкая, едва заметная горбинка?