— Легионер, — ответил разведчик. — Птицы показали.
— Что вокруг?
— Никого.
— Поехали, покажешь.
Легионер лежал на спине и глядел в небо. В небе кружились стервятники. То есть недавно они уже сидели на земле и присматривались к будущему обеду, но люди их спугнули. Одежда лежащего была в пятнах запекшейся крови. Ножны меча пусты. В руке — обломок сигнума.
Скулди спешился, похлопал человека по заросшей щетиной щеке. Тот глухо застонал, перевел взгляд на герула… Бессмысленный взгляд. Попытался что-то сказать… Не получилось.
— Дайте ему попить, — распорядился Скулди.
Легионеру приподняли голову, сунули в зубы горлышко фляги… Тот присосался. Пил жадно, захлебывался, кашлял и снова пил…
Скулди поднял сигнум.
На изувеченном значке значилось: «Первая кентурия третьей когорты Шестнадцатого Флавиева Крепкого легиона».
— Что он здесь делает? — недоуменно поинтересовался один из готов. — Лагерь Шестнадцатого — там!
— Вот мы у него сейчас и спросим, — произнес Скулди, наклоняясь над легионером. — Давай-ка, парень, выкладывай, как ты сюда забрел?
* * *
…Всадники рассыпались по холму, меча стрелы издали, но и стараясь держаться на за пределами пращного броска.
— Сомкнуть ряды! Плотнее, плотнее! — рычал кентурион. Впрочем и без его команды легионеры знали, что делать. Хорошо, что у них были старые скутумы, а не новомодные овальные щиты. Вражеские лучники били навесом, и большая часть стрел падала прямо на головы. Вернее, в поднятые вверх щиты центральных шеренг.
— Стой! — скомандовал кентурион, и восемь десятков легионеров застыли на месте.
— Ждешь, когда у них закончатся стрелы? — поинтересовался прикрывавший командира щитом опцион.
— Жду, — согласился кентурион, смуглый крепыш, ветеран, поднявшийся из простых легионеров и умевший ценить жизни своих людей.
Кентурия, плановая смена пограничного гарнизона, следовала обычным порядком, когда, откуда ни возьмись, налетели парфяне. Легкая конница. Момент был выбран удачно. Дорога проходила меж холмов, вдобавок кентурия была достаточно далеко и от лагеря, и от пограничной крепости.
Позже, думал кентурион, кое-кто получит изрядную взбучку за то, что проморгал вражеский рейд. Но это — позже. А он уже потерял двоих, в том числе своего заместителя-опциона — стрела пробила ему шею. И еще одиннадцать — ранено, причем трое — тяжело и не могут сами передвигаться.
Кентурион ругал себя за беспечность, но теперь уже ничего не поделаешь. Оставалось надеяться, что сигнал буккины услышат и подойдет помощь — конница ауксилариев. Или у персов кончатся стрелы…
Надеждам кентуриона не суждено было сбыться. Тяжелый топот, от которого задрожала каменная поверхность доброй римской дороги, возвестил, что подмога подошла не к римлянам.
Конная стена тяжелой парфянской конницы вынеслась из-за поворота и устремилась на легионеров.
Катафрактов было немного, меньше сотни. У римлян был бы шанс устоять… Если бы у них были длинные копья. И вокруг не вились конные стрелки.
Римляне кое-что успели. Например, перестроиться и метнуть в противника спикулумы, новые дротики, которыми (к недовольству понимающих в войне легионеров) заменили традиционные пилумы. Но чтобы остановить закованного в железо всадника требовалось кое-что посильнее. Например, тяжелая стрела «скорпиона».
Дружный «залп» легионеров не принес вреда катафрактам.
«Откуда здесь латная конница парфян?» — успел подумать кентурион, прежде чем длинное копье прошибло скутум, руку и грудь римского офицера, командовавшего кентурией.
Вскоре все было кончено. Спешившиеся лучники добивали раненых и собирали трофеи. Четверо пленных легионеров мрачно глядели, как убивают их товарищей, но помочь не могли — это стоило бы жизни им самим.
Впрочем, и их жизни сейчас стоили немного.
Командиру катафрактов подали сигнум, значок кентурии, немного помятый копытами персидских лошадей.
— Что здесь написано, — спросил командир, благородный перс, приходившийся дальней родней шахиншаху Ардаширу.
— «Первая кентурия третьей когорты Шестнадцатого Флавиева Крепкого легиона» — подсказал толмач.
— Отошлите это в римский лагерь, — распорядился перс. — Вот этот, — прикрытый железом палец указал на одного из римлян. — Отнесет. Остальных… — Палец прочертил в воздухе короткую черту и в то же мгновение персидские мечи упали на головы пленников.
Мгновение — и в живых остался только один, тот, которому повезло.
— Объясни ему, — велел перс толмачу, — наш великий царь сообщает римскому императору, что отныне граница будет проходить здесь, на этом самом месте.
— Ты всё запомнил? — поинтересовался толмач, переведя слова командира.
Легионер молча кивнул, бросил полный ненависти взгляд на горбоносое, обрамленное кудрявой бородой лицо перса, развернулся и, прихрамывая, двинулся на запад. Ему предстояло пройти чуть более двадцати миль. Пустяк для хорошего легионера. Если только он не ранен и не ослаб от потери крови. Раны персы не заметили. Повезло. Иначе горбоносый наверняка выбрал бы другого посланца.
* * *
Раненый бессильно откинулся на руки державших его германцев, а Скулди задумался… Потом сказал:
— Думаю, ты немного заблудился, парень. Но ты — везунчик. Если бы мы на тебя не наткнулись, к вечеру твои глаза уже достались бы вот им, — герул показал на небо, где в тщетной надежде на добычу рисовала круги пара пожирателей падали.
Он снял с седла бурдючок, в котором булькала поска: жидкий замес из винного уксуса, воды и яиц — любимая питательная смесь римских легионеров, и сунул в руки раненого:
— Взбодрись, солдат! До лагеря всего три мили.
— Значит, я почти дошел? — растрескавшиеся губы легионера тронула улыбка.
— Дошел, да не туда. Это лагерь не Шестнадцатого, а Первого Парфянского. Ты миль шестьдесят отмахал, парень. Молодец!
Варвары уважительно переглянулись. И верно. Молодец.
— Но я должен…
— Ничего ты не должен, — перебил Скулди. — Без тебя разберутся, солдат. Сажайте его на лошадь и езжайте вперед. А мне надо немного подумать…
* * *
— Выходит, персы перешли границу вот здесь, у Нисибиса? — Гонорий Плавт ткнул пальцем в рельефную карту провинции. А куда тогда делись мои легионеры?
Скулди пожал плечами.
— Я бы на твоем месте постарался это узнать.
— Уж постараюсь, не сомневайся, — заверил префект Первого Фракийского. — А ты давай-ка, езжай к Черепу. Он — сообразительный. Быстрей нас разберется.
Скулди не спорил. У него уже имелось собственное мнение, но озвучивать его Гонорию Плавту он не стал.