От Остея же Владимир узнал и все последние московские события, коих свершилось немало за прошедшие полгода.
Как выяснилось, жизнь плененного Михаила Александровича едва не оборвалась по совету того же Василия Вельяминова. От смерти его избавило внезапное появление в Москве ордынских послов, которые заступились за Михаила Александровича, потребовав его освобождения. Князю Дмитрию пришлось волей-неволей подчиниться татарским послам и даже одарить их богатыми дарами, дабы не навлечь на себя гнев Мамая.
Освобожденный из неволи Михаил Александрович вновь согнал с тверского стола своего дядю Василия Михайловича, опираясь на поддержку литовцев, засевших во Ржеве. От безысходной печали и перенесенных унижений Василий Михайлович разболелся и вскоре умер, сыновья погребли его в Кашине. Еремей Константинович в очередной раз лишился Вертязина и, гонимый Михаилом Александровичем, прибежал в Москву вместе с женой и детьми.
Едва отбыли восвояси ордынские послы, князь Дмитрий сразу же стал готовить войско к походу на Тверь. Благо теперь руки у Дмитрия были развязаны: строительство московской белокаменной стены было закончено. Дмитрий собирался привлечь в этот поход всех князей, союзных Москве, в том числе и тарусского князя. В былые времена расположенная на Оке Таруса тяготела к Рязани, но в правление Ивана Красного тарусские князья перешли под покровительство Москвы.
Федору Ольгердовичу и его сыну Остею предстояло после смотрин тарусской невесты поспешать в Калугу и Медынь, дабы передать тамошним князьям повеление московского князя собирать ратных людей для выступления на Тверь.
Еще Владимир узнал от Остея, что отношения между Дмитрием и его теткой Марией Александровной вконец испортились. Вдова Симеона Гордого была возмущена вероломством своего племянника, пленившего и едва не убившего ее родного брата. Мария Александровна разругалась с Дмитрием и с Василием Вельяминовым, удалилась в свое село Марьино и более не появлялась в Москве. Не стало прежней доверительности в общении у Дмитрия и с митрополитом Алексеем, который был неприятно поражен и раздосадован тем, как легко московский князь пошел на подлое дело. Из-за этого митрополит Алексей сам оказался в некрасивом положении, ведь Михаил Александрович пожаловал в Москву, приняв от него заверения в неприкосновенности. Таким образом, позор клятвопреступления лег и на владыку Алексея.
«Ну вот, брат Дмитрий, что посеешь, то и пожнешь! — с горечью подумал Владимир, узнав от Остея все новости. — Подлые поступки и помыслы до добра не доводят. Надеюсь, ныне ты осознал это и впредь не станешь следовать плохим советам!»
Владимир смотрел на Дмитрия и не узнавал его: не было в нем былой открытости и приветливости. Взгляд был чужим, выражение лица было холодным. Даже обнимая Владимира после долгой разлуки, Дмитрий оставался хмурым и замкнутым. «Не захворал ли он?» — промелькнуло в голове у Владимира.
Дмитрий послал в Серпухов гонца с повелением к своему младшему двоюродному брату спешно прибыть в Москву с дружиной. И вот Владимир перед Дмитрием.
— Михаил, собака, отказался платить ордынский выход, послов моих плетьми отстегал и босыми назад отправил, — мрачно промолвил Дмитрий, жестом указав Владимиру на стул. Они были одни в светлице. — Старшего из сыновей покойного Василия Михайловича Михаил ограбил, а Еремея Константиновича и вовсе изгнал из его вотчины. Обнаглел Михайло-стервец, грозит мне карой Господней и литовскими копьями! — Дмитрий достал с полки свиток из плотной бумаги и раздраженно швырнул на стол: — Прочти, братец.
Владимир взял письмо, с шелестом развернул и быстро пробежал глазами ровные строчки, написанные фиолетовыми чернилами, с красными заглавными буквами в начале каждого абзаца. Михаил Александрович писал московскому князю, что отныне мира между ними не будет никогда, что отныне их должен рассудить не митрополит, но меч. «Ты — юнец безмозглый, ходящий на поводу у своих бояр, кои лишь на подлости горазды! — такими словами честил Дмитрия рассерженный Михаил Александрович. — По стопам деда своего идти вознамерился, выскочка хренов. Хочешь попирать ногами честь и совесть, радея лишь о возвышении Москвы над прочими княжествами. Запомни же, Иудин сын, с высокого стола больнее падать. А ну, как насмерть расшибешься!»
— Урезонить надо наглеца Михаила, — сказал Дмитрий, усевшись за стол напротив Владимира. — Нужно скинуть его с тверского стола и загнать куда-нибудь в моложские леса, иначе хлопот с ним не оберешься!
Владимир слегка покивал головой, сворачивая письмо в трубку. Он не стал напоминать Дмитрию, по какой причине Михаил Александрович так взъярился на него, не стал упрекать его в недомыслии, видя, что у того и так от забот голова идет кругом. Возможно, Дмитрий и сам уже осознал, что зря последовал совету Василия Вельяминова. Во всяком случае, в присутствии Владимира Дмитрий разговаривал с тысяцким сквозь зубы.
Перед тем как остаться с Владимиром наедине, Дмитрий отдал несколько распоряжений тысяцкому, велев ему «не тянуть вола за хвост, но действовать побыстрее». Василий Вельяминов вышел из покоев Дмитрия с весьма недовольным лицом.
— Я поведу основное войско прямиком на Тверь, — продолжил Дмитрий, взяв бумажный свиток из рук Владимира. — Тебе же, братец, предстоит выбить литовцев из Ржевы. Возьмешь под свое начало пять сотен конников и пеший владимирский полк. Воеводой при тебе будет Микула Вельяминов. Он-то и привел пешую владимирскую рать к Москве.
Микула Вельяминов был младшим из сыновей московского тысяцкого Василия Вельяминова. Он пользовался доверием Дмитрия, который назначил его владимирским тысяцким. Микула был на два года старше Дмитрия. Два старших брата Микулы, Иван и Полиевкт, были слишком заносчивы в общении, поэтому оба в круг ближних друзей Дмитрия не входили.
— Михаил Александрович потому так дерзит мне, поскольку чует за своей спиной литовскую ратную силу, — молвил Дмитрий, хмуря свои густые брови. — Дабы литовцы не подоспели к нему на подмогу, нужно взять Ржеву еще до подхода московских полков к Твери. Важное дело тебе поручаю, братец.
— Велико ли войско литовцев во Ржеве? — спросил Владимир.
— Не ведаю. — Дмитрий пожал плечами. — Но вряд ли их там много, ибо городок сей невелик.
— Что ж, коль литовцы не выйдут на сечу в поле, значит стану брать Ржеву приступом, — решительно проговорил Владимир. — Когда мне выступать, брат?
— Дерзай, братец! — произнес Дмитрий с суровыми нотками в голосе. — Тебе уже пятнадцать стукнуло. В твои годы пращур наш Владимир Мономах совершил свой первый самостоятельный поход. Тебя назвали в честь Владимира Мономаха, так будь же достойным сего славного имени во всех ратных делах своих. Завтра на рассвете поведешь войско на Ржеву. Пойдешь окольными путями, дабы литовцы не проведали до поры до времени, какая опасность на них надвигается!
* * *
В ночь перед выступлением в поход Владимиру не спалось. Шутка ли, ему впервые придется самому войском верховодить! В прошлом Владимир уже участвовал в походах. Правда, тогда он был еще совсем юнцом. Это было в ту пору, когда бояре московские во главе с Василием Вельяминовым затеяли распрю с суздальским князем Дмитрием Константиновичем из-за владимирского великого стола. Московское войско дважды выходило против суздальцев, оба раза одержав над ними уверенную победу. Тогда всеми ратными делами заправляли братья Вельяминовы, а князей-отроков Дмитрия и Владимира они брали с собой на войну, дабы московляне видели, ради кого затевается свара с суздальским князем. Ныне восемнадцатилетний Дмитрий сам объявляет войну Михаилу Александровичу и сам же поведет полки на Тверь.