Ольгерд был выдающимся полководцем, свои военные приготовления он всегда держал в глубокой тайне. По словам летописца, никто не знал — ни свои, ни чужие, — куда и когда Ольгерд замышляет поход. Потому-то войско Ольгерда всегда сваливалось на противника как снег на голову. Сам Ольгерд был отважным и умелым воином, не робевшим вступать в единоборство с лучшими вражескими богатырями, неизменно выходя победителем из таких поединков.
Недруги называли Ольгерда «седым волком» за его умение тихо, по-звериному выводить свои полки к месту решительной битвы. Ольгерд приравнивал неожиданность нападения к наполовину выигранной сече. Недаром на стяге Ольгерда был изображен волк.
Михаил Александрович чуть ли не на коленях умолял Ольгерда выступить против Москвы. О том же упрашивала литовского князя его жена Ульяна Александровна, радевшая за брата. Ольгерд по своему обыкновению не говорил ничего определенного и обнадеживающего своему шурину. Ему нужно было все обдумать одному, без советников. И самостоятельно принять решение. Михаил Александрович был горяч и нетерпелив, в делах часто рубил с плеча. Ольгерд был не таков, он привык действовать хладнокровно и наверняка.
Люди тысяцкого Василия Вельяминова схватили в Твери слугу вдовствующей княгини Марии Александровны. После сурового допроса сей схваченный слуга сознался в том, что его госпожа тайно и спешно отправила его в Тверь, дабы предупредить Михаила Александровича об угрозе вторжения московской рати. Предупрежденный сестрой Михаил Александрович без промедления поспешил в Литву вместе с семьей и приближенными.
Василий Вельяминов настоял на том, чтобы Мария Александровна была привлечена ко княжескому суду за измену. Поскольку совет из ближних бояр поддержал тысяцкого, Дмитрию ничего не оставалось, как послать в Марьино своих гридней, чтобы те под стражей доставили Марию Александровну в Москву.
«Кабы не вмешательство твоей тетки, которая привыкла всюду совать свой нос, то наглец Михайло Александрович не ускользнул бы от нас! — нашептывал Дмитрию Василий Вельяминов. — Сидел бы теперь этот злыдень в порубе вместе с женой и детьми. А у тебя, племяш, одной заботой было бы меньше. За нанесенный тебе вред, по моему разумению, Марию Александровну нужно постричь в монахини, отняв у нее все достояние, коим она владеет по завещанию Симеона Гордого».
Дмитрий понимал, что окончательное слово, от которого будет зависеть судьба Марии Александровны, остается за ним. Это сильно угнетало его, поскольку, несмотря ни на что, он не питал к красивой Симеоновой вдове никаких недобрых чувств. В душе Дмитрий был даже готов оправдать и простить Марию Александровну, понимая, что ею двигали христианская добродетель и вполне объяснимое желание спасти от гибели родного брата. Тем более что из пяти братьев Марии Александровны ныне в живых оставался лишь Михаил. Все прочие ее братья умерли от моровой язвы, кроме старшего — Федора Александровича, убитого в Орде.
Лето прошло. Наступила осень. Дождей было мало.
Снег укрыл поля в конце октября и пролежал без оттепелей до ноябрьских холодов.
* * *
Бояре собрались в гриднице великокняжеского терема — уже в который раз! — дабы продолжить суд над Марией Александровной. Время для судебных разбирательств всякий раз выбирал тысяцкий Василий Вельяминов, выступавший главным обвинителем. Все это тянулось уже больше месяца с той поры, как московское войско вернулось домой из похода на Тверь. Сторонники тысяцкого среди московских бояр, настроенные непримиримо к Марии Александровне, уже растратили все свое красноречие, стараясь убедить князя Дмитрия осудить Симеонову вдову на заточение в одном из дальних женских монастырей.
Дмитрий никак не решался сурово наказать свою тетку, которую рьяно защищали митрополит Алексей и те из бояр, кому в прошлом Мария Александровна сделала добро.
Вот и на этот раз Василий Вельяминов и его единомышленники расселись на скамьях по одну сторону гридницы, а митрополит Алексей со своими сторонниками расположились у противоположной стены просторного покоя. На небольшом возвышении, застеленном восточными коврами, восседал Дмитрий на троне из мореного дуба.
На нем была длинная княжеская багряница, расшитая золотыми нитками, его густоволосая голова была увенчана золотой диадемой с рубинами и сапфирами. Золотой жезл — символ власти — лежал на коленях у Дмитрия.
Мария Александровна пришла на суд в своем неизменном длинном темном платье, с черным покрывалом на голове. Для нее был поставлен стул посреди гридницы, она сидела лицом к Дмитрию. Как всегда, Мария Александровна была спокойна и невозмутима. Ее прямой стан, горделивый подбородок, прямой взгляд — все говорило о том, что в ней нет раскаяния за содеянное, что виноватой она себя не считает. И если все же ей суждено понести наказание по воле князя Дмитрия, то о пощаде она просить не станет.
За узкими окнами гридницы валил снег.
По широким скрипучим половицам расторопно скользили челядинцы в длинных белых рубахах, подносившие дрова к двум большим печам, во чреве которых гудело сильное пламя. Чадили масляные светильники на высоких бронзовых подставках; пахло копотью и кислым дымом сгорающих осиновых поленьев.
Как обычно, первым взял слово Василий Вельяминов, собираясь в очередной раз выплеснуть на Марию Александровну череду обвинений в измене и всю свою неприязнь к ней. Однако обвинительная речь тысяцкого была прервана самым неожиданным образом.
В гридницу вбежал Остей, глава княжеской молодшей дружины.
— Гонец к тебе, княже, — выпалил Остей, стащив с головы шапку и отвесив поклон.
— Откуда гонец? — встрепенулся Дмитрий, вцепившись пальцами в подлокотники трона.
— С западного порубежья, — ответил Остей, комкая шапку в руках. — Беда, князь. Ольгерд идет на нас войной!
— Где гонец? — нетерпеливо воскликнул Дмитрий. — Веди его сюда. Живо!
Остей опрометью выскочил за дверь. Не прошло и минуты, как гонец уже стоял перед Дмитрием, устало переминаясь с ноги на ногу. Это был совсем юный воин, облаченный в теплые темно-коричневые порты, заправленные в сапоги с меховым подкладом. Поверх льняной рубахи на нем был надет короткий полушубок, удобный для верховой езды. Шапка у гонца была красного цвета, с загнутым верхом и с опушкой из беличьего меха. На поясе у гонца висел кинжал, за плечами виднелись лук и колчан со стрелами.
Обнажив голову, гонец низко поклонился московскому князю.
— Говори, с чем приехал! — сказал Дмитрий.
— Прислал меня сюда можайский воевода Симон Селиваныч, княже, — по-девичьи тонким голосом проговорил посланец. — Литовская рать надвигается со стороны Смоленска. Уже пали Холхола и Оболенск. Литовцы приближаются к Можайску. Войско у Ольгерда несметное!
У Дмитрия напряглись скулы и помрачнели глаза. От Можайска до Москвы всего семьдесят верст! Конные полки литовцев смогут преодолеть это расстояние за два дня, пехота — за три дня!