Анфиска наскоро перекусила сыром и хлебом, затем стала укладывать спать своих спутниц. Умаявшись за день, Доминика и ее служанка быстро заснули на расстеленных возле костра попонах.
Прежде чем лечь спать самой, Чернавка вновь поднялась на вершину холма и стала смотреть на огни далекого стана. Мысли ее были о Василии Буслаеве. Жив ли он? Не ранен ли?
Перед самым рассветом Анфиска растолкала спящих Доминику и болгарку.
– Я хочу умыться, – капризно заявила гречанка.
– Некогда размываться! – сердито сказала Анфиска, седлая мулов.
– Я хочу есть, – добавила Доминика.
– И разъедать некогда! – отрезала Анфиска.
– Какая ты сегодня жестокая, Анфиса, – с укором промолвила Доминика.
Она покорно забралась на своего мула, чтобы продолжить путь.
Выбравшись на дорогу, грязь на которой была размешана колесами повозок, лошадиными копытами и несколькими тысячами людских ног, Анфиска оглянулась на виднеющийся в полуверсте позади них стан крестоносцев. Там царили тишина и неподвижность, лишь бродили оседланные кони по лугу и колыхались на ветру воткнутые в землю знамена.
«Дрыхнут горе-воители! – с беспокойством подумала Чернавка. – Поди и стражу не выставили! А коль сарацины навалятся ни свет ни заря?»
Понукая мулов, всадницы двинулись по разбитой дороге на запад.
Анфиска ехала впереди, постоянно поглядывая по сторонам и назад. Тревога не покидала ее. Далеко ли сарацины? И что им делать, ежели они наткнутся на них?
Полдня беглянки ехали по дороге, не останавливаясь.
Завидев вдалеке крестьянский обоз, медленно одолевающий подъем, Анфиска решила сделать привал. Наездницы свернули с дороги к небольшой роще посреди равнины.
Они не стали разводить огонь, расположившись на опавших листьях под кронами деревьев, похожих на липы и клены.
К большому огорчению Доминики, во фляге кончилось вино. Ей пришлось подкреплять свои силы всухомятку.
После скромной трапезы на Анфиску навалилась не то лень, не то усталость. Видя, что Доминика и ее служанка задремали в обнимку под деревом, Анфиска улеглась с ними рядом, завернувшись в плащ.
«Видит Бог, я заслужила небольшой отдых, поскольку уже второй день не снимаю с себя кольчугу и опекаю двух этих неженок!» – засыпая, подумала Анфиска.
Беглянок разбудил шум сражения.
Доминика и болгарка никак не могли сообразить, с какой стороны доносятся воинственные крики и лязг железа. Обе бестолково вертели головами спросонья.
Анфиска влезла на дерево со спины мула. Оглядев окрестности, она спустилась на землю.
– Крестоносцы бьются с сарацинами на равнине недалече отсюда, и на дороге тоже сеча идет, – поведала Чернавка своим испуганным спутницам. – Придется нам переждать, покуда битва закончится.
– Кто же одолевает, крестоносцы или сельджуки? – спросила Доминика.
– Не разобрала я, – ответила Анфиска, – но, по-моему, сельджуки сильно теснят крестоносцев. Всадников у сарацин очень много. Всюду, куда ни глянь, конница сарацинская скачет.
– Ежели сельджуки одолеют крестоносцев, что с нами будет? – забеспокоилась Доминика.
– Нам теперь в любом случае к морю выбираться надо, – сказала Анфиска, – поскольку и христианское войско тоже к морю отступает. – Она прислушалась, вытянув шею. – Кажется, стихает битва-то…
Доминика и служанка тоже вслушались в гул многих тысяч копыт, растекающийся по равнине. Звона мечей больше не было слышно.
Упав на колени, Доминика принялась исступленно молиться, сложив ладони и подняв лицо к небу.
Осенний лес с тихим шорохом ронял на землю темно-желтые листья.
Каркала стая ворон, кружившая над верхушками деревьев.
«Воронье слетается, значит, битва и впрямь закончилась», – промелькнуло в голове у Чернавки.
Когда на землю опустилась вечерняя пелена, беглянки осмелились наконец снова выбраться на дорогу. Они пугливо озирались по сторонам, объезжая попадавшиеся у них на пути тела убитых воинов. Иногда копыто мула цеплялось за валяющийся в дорожной грязи шлем или наступало на брошенный щит.
– Не лучше ли нам догнать войско крестоносцев? – робко обратилась Доминика к Чернавке. – А то мне страшно.
– Обратно к мужу захотелось? – криво усмехнулась Анфиска.
Сумерки все больше сгущались. Налетал порывами холодный ветер.
Доминика окликнула Чернавку:
– Я устала, Анфиса. Пора остановиться на ночлег.
– Не будет ныне ночлега, – отозвалась Чернавка. – Будем ехать всю ночь напролет, покуда не догоним крестоносцев. Верну тебя Василию, и дело с концом!
Доминика обиженно примолкла, когда служанка перевела ей ответ Анфиски.
Спустя какое-то время невдалеке раздался заунывный волчий вой.
Мулы испуганно запрядали ушами.
Наступила ночь.
Мулы шли усталым шагом. Доминика и болгарка постоянно клевали носом. Анфиске приходилось то и дело толкать в плечо то одну, то другую, чтобы те не свалились с седла.
Понемногу сон стал одолевать и Анфиску, ее голова в островерхом шлеме неумолимо клонилась на грудь, слипались глаза.
Неожиданно впереди через дорогу перемахнули какие-то смутные тени, еле различимые во мраке ночи, прозвучали торопливые удаляющиеся шаги.
Анфиска вынула меч из ножен и положила длинный клинок себе на плечо.
Вместе с запахом полыни ветер донес до Анфиски запах крови. Скоро Чернавка различила в темноте на обочине мертвую лошадь, на бугристой равнине справа от дороги белели плащи убитых крестоносцев, лежащих как попало.
«Похоже, еще одна сеча была здесь», – подумала Анфиска. Мул под ней зафыркал, чуя близость хищников, и поскакал резвее.
Вдруг сзади раздался негромкий жалобный вскрик Доминики. Анфиска резко натянула поводья. Она увидела, что подъехавшая к ней Доминика все больше заваливается на шею мула. В боку у Доминики торчала стрела.
– Поддерживай свою госпожу в седле, – приказала Анфиска служанке, – и скачем поскорее отсюда!
Болгарка взяла Доминику за руку, поравнявшись с нею. Чернавка же схватила поводья мула гречанки, потянув его за собой и что есть силы понукая своего.
Они не проехали и ста шагов, когда служанка встревоженным голосом сообщила Анфиске:
– Доминика ранена стрелой! Ей плохо!
«Только что заметила, дуреха!» – со злостью подумала Анфиска. И коротко бросила в ответ:
– Знаю!
Доминике и впрямь делалось все хуже и хуже. Она стонала и жаловалась, что ей трудно дышать. Потом гречанка потеряла сознание и свалилась с мула на землю, несмотря на старания служанки ее поддержать.