В Конькове было холодно и мокро. Шел противный мелкий дождик.
Мэрия обещала исправить погоду к вечеру, но вчера. Сегодня мэрия обещала к вечеру починить юго-западный метеогенератор.
На перекрестке надрывно гудели машины. Сверху затормозил монорельс, повалили наружу вьетнамцы. Поезд тронулся в сторону Чертанова, из окон градом сыпались пустые винные пакеты и водочные стаканчики.
– Спокойно, это иллюзия, – сказал Алик, зябко ежась. – Это все плод моего воображения. Но оно, наверное, совсем больное, если я вообразил, что живу и работаю в Конькове!
Омлет недоверчиво покачал головой.
– А мой психотерапевт расценки поднял… – пожаловался Алик. Брезгливо пнул бутылку, катившуюся под ноги, и добавил негромко: – Говорит, трудно ему со мной. Я и не думал, что он расист.
Омлет горестно шмыгнул носом.
Друзья проходили мимо дешевого бара для русских, когда с грохотом распахнулась дверь и на улицу вылетел, растопырив конечности, некто Прыщ, барабанщик местной киберпанк-группы «Худо».
Гремя цепями, шипами и заклепками, Прыщ спикировал в лужу, подняв фонтан коричневых брызг.
– Бля! – заорал Алик, отпрыгивая.
Омлет достал белоснежный носовой платок и принялся молча собирать грязь со своего кашемирового пальто.
Прыщ ворочался в луже, устраиваясь поудобнее.
– Господи! – простонал Алик. – Ну как же задолбали эти русские! Просто житья от них нет. Не могу я тут больше, уеду к тетке в Чикаго, давно она меня зовет…
– А в Чикаго негры, – сказал Омлет.
– У наших своя территория, негры туда не ходят. Знают, что зарежем.
– А русские?
– О да. Русские ходят везде…
Они стояли над лужей, в которой уютно булькал Прыщ.
– Вот же скотина… – пробормотал Алик. – Спорим, он даже не простудится, эндемик хренов. Он же местный, ему тут климат. А мы – чужие.
– Ну, мне направо, – привычно сказал Омлет. – Тебе налево. До завтра?
– До завтра, – вздохнул Алик, пожимая ему руку.
– Чикаго-Шмыкаго, – сказал Омлет. – Забудь нах. Мы в Конькове. «Коньково» – это такое состояние души. Когда вот-вот двинешь кони, но все еще почему-то живой.
Алик грустно кивнул.
Их русские жены, эти жирные клуши. Их русские любовницы, эти алчные шлюшки. Их русские поставщики, эти ласковые расисты. А дети-полукровки, эти наглые высокомерные москвичи?! Какой тут, нах, Чикаго-Шмыкаго. Алик с Омлетом давно влипли. Потом увязли. И пропали.
Друзья поочередно харкнули Прыщу на косуху и разошлись по домам.
Оба понимали, что вырваться из этого ада им уже не суждено.
2004 г.
На рассвете танки русских подошли к Москве.
В головной машине открылся башенный люк. Высунулась рука с мегафоном. За ней – лейтенант Иванов.
– Сдавайтесь, чурки! – заорал Иванов в мегафон. – Сдавайтесь, а то хуже будет! Русские пришли!
Из-за баррикады, перекрывающей въезд под Московскую кольцевую дорогу, выглянул бригадный генерал Хухуев.
– Я твоя мама имел, морда жидовская! – крикнул он. – Моджахеды не сдаются!
Показал лейтенанту Иванову «фак» и на всякий случай тут же спрятался.
К танку подошел тяжелым командирским шагом подполковник Криворучко.
– Лейтенант! – рявкнул он. – Что за самодеятельность?! Мегафон сюда. А сам убрал хлебало нерусское в люк, быстро. А то противник хрен знает что о нас подумает.
Иванов отдал мегафон и сказал обиженно:
– Сами понабрали в армию хрен знает кого, а теперь ругаетесь.
После чего, как и было приказано, убрал нерусское хлебало в люк.
Подполковник Криворучко поднял мегафон и крикнул:
– Сдавайтесь, чурки! А то хуже будет!
– Я твоя мама имел, русская свинья! – отозвался бригадный генерал Хухуев.
Из люка снова высунулся Иванов.
– Охренеть конструктивная беседа, – заметил он.
– Ну и вали в свой Израиль, если такой умный, – надулся подполковник. – Как я должен с чурками говорить, по-твоему?
– Сейчас нам объяснят, – сказал Иванов. – Вон пиндос нарисовался.
К переговорщикам короткими перебежками, то выскакивая из-за танков, то скрываясь за ними, двигался военный советник капитан Моргенштерн.
– Дурак дураком, а чурок боится, – прокомментировал Криворучко. – Умный, значит. Или все-таки дурак?
– Вы бы сами ушли за броню, – посоветовал Иванов.
– Я стою на своей земле, – веско сказал подполковник.
Подбежал Моргенштерн, присел за кормой танка.
– Ну? – спросил он на ломаном русском.
– Чего? – не понял Криворучко.
– What the hell is going on?
– Слушай, говори по-нашему, пиндос несчастный, а? – взъярился подполковник. – Чему тебя в твоем драном Вест-Пойнте учили?
– Я буду жаловаться, – четко выговорил Моргенштерн.
– Ага! – обрадовался Криворучко. – Слышу голос не мальчика, но мужа.
Моргенштерн достал из кармана переводчик и принялся нажимать кнопки.
– Покиньте открытое пространство! – железным голосом потребовала электронная машинка.
– Понял, – Криворучко кивнул и поднял мегафон. – Покиньте открытое пространство! – крикнул он в сторону баррикады.
– Сам ты покиньте открытое пространство! Я твоя мама имел! – раздалось в ответ.
Иванов грустно поглядел на командира и сказал:
– Вы бедного пиндоса доведете рано или поздно. Он свихнется, и у нас будут неприятности.
– А не хрена тут! – гордо ответил Криворучко.
Моргенштерн продолжал давить на кнопки.
– Сообщите противнику, что вы действуете согласно мандату НАТО! – сказал переводчик.
– Манда ты! – крикнул Криворучко в мегафон.
– Сам дурак!
– За дурака ответишь, козел!
– А ты за козла ответишь!
– Детский сад, – резюмировал Иванов и закурил.
Моргенштерн высунул из-за танка руку и дернул подполковника за штанину.
– Кто?! Фамилия?! – удивился подполковник. – А, это ты…