«Московитские люди» — ремесленники и купцы большей частью средних доходов, связанные с низовой торговлей и, в целях расширения сбыта, заинтересованные в покровительстве сильного московского князя. К этой же группе относится значительная часть так называемых «черных» людей — с низкими доходами и ярко выраженным стремлением искать счастье в православной вере. Именно Москву считают они оплотом православия из-за нахождения там митрополита. Вообще, среди многих «простых» новгородцев в последнее время — 5–10 лет — распространяется понятие общей русской идеи, православия и единого русского государства с центром в Москве. Источниками подобных настроений, скорее всего, являются агенты московского князя Ивана Васильевича в торговой среде. Задача на будущее: выяснить — кто распространяет подобные идеи и с какой целью.
Олег Иваныч перечитал записи, подумал и перечеркнул наискось слова «с какой целью». И так, в общем-то, ясно — с какой… Главное — кто?
Отложив «московитов» в большой, сплетенный из лыка, короб, Олег пододвинул ближе к себе березовые «карточки» на «западников», коих записал пока наскоро, без деления на «литовцев», «ливонцев» и прочих.
«Сторонники союза с Литвой»… Марфа Борецкая, вдова посадника Исаака Борецкого. Справка: посадник Исаак, в ходе минувшей междоусобной войны (т. н. «неустроения»), проходившей в Московском княжестве и имевшей целью борьбу за московский престол, показал себя преданным сторонником Василия Темного, отца нынешнего московского князя Ивана. Вопрос: за каким чертом Марфе нужно поддерживать Казимира? Сохранить свои привилегии? Так Иван Московский, пожалуй, их тоже сохранит, тем более родственникам таких преданных людей, как посадник Исаак. Вопрос: за каким чертом боярыня Марфа Борецкая призывает к союзу с Казимиром? Ответ: она и не призывает. Сведения ничем не подтверждаются. Одни слухи. Кому выгодно их распространять? Возможный ответ: конкурентам Марфы и ее сыновей в предвыборной гонке. Как вариант — боярину Ставру. Но боярин Ставр, как один из богатейших новгородских олигархов, объективно должен быть заинтересован в сохранении независимости Новгородской республики. В этом же заинтересована и семья Борецких. Стимул действовать по-другому — большая заинтересованность в покровительстве. Ивана? Казимира? Ордена? Конкретные стимулы: посулы, деньги, шантаж? Прояснить.
Голова шла кругом. Олег Иваныч вышел на высокое крыльцо, щелкнул пальцами — служка Пафнутий вмиг метнулся в клеть, за квасом. Вообще, этого Пафнутия — непонятного, кособокого мужичонку в сером неприметном армяке — убить было мало за вчерашний прокол. После сытного обеда поленился, варнак, да и не разбудил задремавшего Олега для встречи с агентом. Агент был пономарем церкви Святого Михаила, что располагалась на улице Прусской, напрямик от Детинца. Доверенных лиц духовного, или, скажем так, — околодуховного — звания у Олега Иваныча в агентах еще не было, пономарь этот был первой ласточкой, потому и хотелось лично с ним пообщаться, прощупать на предмет анти- или промосковитских настроений. Просидев вчера часа два, пономарь так и ушел восвояси, Олег Иваныч так о нем бы и не узнал, если б не проболтался Акинфий, сторож. Акинфий этот был тоже себе на уме детина. Нелюдимый, угрюмый, до самых глаз заросший густой черной бородой, он, такое впечатление, был приставлен Феофилактом для слежения не только за воротами, но и за всем обслуживающим усадьбу персоналом. Во всяком случае, оглоеды дедки Евфимия откровенно побаивались сторожа — Олег неоднократно замечал их испуганные взгляды, хотя, казалось бы, — кого бояться здоровенным молодым детинам? Вот и про Пафнутия Акинфий доложил с видимой радостью. А ведь, если по справедливости разобраться, и сам бы мог разбудить Олега Иваныча, да только, видно, не входило это в его обязанности. Такой вот человек был сторож Акинфий. Себе на уме. Да и Феофилакт-игумен — не дурак далеко — все знал, что на усадьбе творится да чего Олег Иваныч поделывает — работает или на лавке спину отлеживает.
— Баньку, Олег Иваныч? — вынырнув из клети с кувшином пахучего прохладного квасу, заискивающе осведомился, казалось, еще больше завалившийся на левый бок Пафнутий.
Олег отхлебнул с наслаждением — а и вкусен, зараза, квас-то, да и хмелен изрядно! — подумал, махнул рукой:
— А и баньку! Топи к вечеру. Приду с Владычного, попаримся, кости погреем!
Олег Иваныч потянулся, посмотрел на затянутое бледно-серыми тучками солнышко — не задождило бы, — поднялся обратно в избу, накинул кафтан лазоревый, со шнуровьем, подпоясался, бросил в карман кистень… Эх, шпагу бы!
Заказал третьего дня Олег Иваныч подобную штуку Никите Анкудееву, знатному новгородскому оружейнику, что на Щитной жил, долго втолковывал — «типа, как меч, только лезвие тоньше, легче да изящней». Никита послушал, головой покачал, потом усмехнулся, сказал — знает, что за оружье: «в гишпаньской земле эспадой кличут», как татарская сабля, только «прямая да вострая». Сторговались за четыре деньги — дорого, да черт с ним, деньги-то Феофилактовы. Теперь вот, к пятнице, будет у Олега шпага. Тогда можно и без кистеня по злачным местечкам шляться — ну-ка, шильники, суньтесь!
— К вечеру ждите, — простился Олег Иваныч, зашагал все быстрее вдоль по Славной, прошел воротную башню, кивнул стражам, словно знакомцам давним, — те ответили, еще бы не ответить: прикормлены не так давно были — пивом да медом стоялым угощал их, теперь издалека здоровались.
Вот и мостик, поворот, овражек — с разбега его — опа! Прямо в лужу, да черт с ней, все равно к вечеру дождь будет. А вот и шалашик.
— Эй, дедко, буди оглоедов!
Хороша, быстра лодка, ловко гребут оглоеды, Мишаня с Кудином, внуки Евфимиевы. Ходко плывут, берега — так и летят, не успел Олег оглянуться — а уж и мост показался, да все ближе, ближе…
Эх, хорошо! Есть дело — важное, нужное — не только Феофилакту, бери больше — Новгороду — азартное, есть, даже, тьфу-тьфу, любимая… Эх, Софья, боярыня-краса! Есть жизнь… Жизнь — не прозябание мерзостное! Господи, спасибо тебе!
Впрочем, некогда было Олегу Иванычу особо в эмоции погружаться. Улыбнулся, отмахнулся рукой — думал. Сидел на скамье, в мысли мудрые погруженный. «Московитов» да «литовцев» рассовал сегодня по коробам, пока только примерно, но и то — дело. Остались еще еретики — стригольники да «жидовчины». Кто это такие — Олег Иваныч пока ни сном ни духом не ведал, однако наказ Феофилактов строг был: «особливо этих»! Кои супротив Святой Троицы да супротив веры православной и служителей ее ревностных. Типа самого Феофилакта. Да тут у них все такие — щуки зубастые, что Феофилакт, что Пимен-ключник, что сам владыка Иона. На Пимена с Ионой тоже надо было компромата накопать, о том Феофилакт просил тщательно, прямо имен не называл, змей многоопытный, но и так было понятно. Гришаню к этим делам Олег не хотел приплетать — молод еще, а вот пономарь с церкви Святого Михаила — это то, что надо! Уж больно удобно место у церкви. Для святых отцов удобно и служек их. На краю стороны Софийской, стену городскую с крыльца видать, но и от двора владычного рукой подать: выбрался из Детинца, Земляной город прошел, через вал, через Новинку перевалил, и шуруй себе прямо по пустынной Прусской. Везде в Новгороде боярские усадьбы стояли, на разных улицах, но Прусскую — издревле повелось — любили бояре особливо. Там и строились, кому везло. Тут и церковь — давай, замаливай грехи, коли есть, а коли нету — так свечку кому поставь. И лишних глаз нету — все на владычном дворе остались. Очень удобно с Господом пообщаться! А это дело для местных людей — важное, Олег Иваныч то давно просек и даже сам как-то проникся. Вообще, привыкать потихоньку начал к средневековой жизни. Чего греха таить — нравилось ему. Нравился Новгород, и люди новгородские, и обычаи их. Да обычаи-то не сильно от современных российских отличались. Те же олигархи, тот же электорат, те же выборы. Только что телевидения нет, слава те, господи! А насчет службы — так и она почти ничем не отличалась от того, чем Олег Иваныч всю жизнь занимался. «Закон об оперативно-розыскной деятельности» в действии! Люди Феофилактовы подчинялись Олегу беспрекословно — уважали — чуяли знающего специалиста, да и сам игумен, когда наезжал внезапно да просматривал Олеговы записи, нет-нет да и усмехался понимающе, видно было — доволен. Да и чему ж ему недовольным-то быть? Профессионал — он и в Африке профессионал, тем более в Новгородской республике!