— Да, вижу, у тебя дела как сажа бела, — пробурчал себе под нос Кузьма. — А мы тебе можем помочь?
— Можете, но дело это слишком опасное, — предостерегла я.
— Ты скажи сначала, что делать, а мы уж сами покумекаем, как и что.
— Если бы вы смогли найти в Питере одного человека и сказать ему, где я скрываюсь, то он мог бы мне помочь.
— Это твоего, что ли, большого человека? — усмехнулся мужик.
— Нет, просто знакомого. Он хороший человек, все обо мне знает и многое может.
— В Питере, говоришь? Конечно, соваться мне туда опасно, но если осторожно… А где твоего человека нужно искать?
— В полиции, — ответила я, посмотрела на их поглупевшие от удивления лица и рассмеялась. — Вы не думайте, тот полицейский хороший человек. Думаю, он и вам сможет помочь.
— Ну ты, дочка, и скажешь! Разве в полиции служат хорошие люди? — отерев со лба пот, сказал Кузьма. — Все они псы!
— Хорошие и плохие люди есть везде, — парировала я. — Вот ты же сам говорил, что вы душегубы, а на самом деле…
— Ну, среди нас тоже всякие попадаются, — усмехнулся он. — Иного непонятно зачем матери на свет рожали. Так твой пес, говоришь, хороший?
— Хороший, умный и справедливый, — твердо ответила я.
— Ну смотри, погубишь меня — будет смертный грех на твоей душе! — серьезно сказал он. — Ладно, говори, кто он таков и как его сыскать.
Расставшись с чухонцами, мы ушли на берег залива и там отыскали укромное место в прибрежных камнях. Решили, что мы там останемся с Фролом, а Кузьма пойдет в город один. Задание ему я дала простое, рассказать Прохорову, где я прячусь, и попросить сообщить обо всем Мише Воронцову.
Кузьма, все еще сомневаясь в том, что поступает правильно, ушел в город, а я осталась одна с безъязыким Фролом. Мы сидели на камнях возле самой воды и смотрели на море. Море я видела впервые в жизни и удивлялась, зачем господь создал так много воды. Я заворожено смотрела, как волны одна за другой набегают на берег. В этом было какое-то необъяснимое очарование. Будто море спит и легко дышит, вздымая огромную серую грудь. Безъязыкий сидел рядом и, когда я смотрела на него, строил гримасы, пытаясь хоть как-то меня развлечь. Говорить он без языка почти не мог, только выразительно мычал, но я его не понимала.
По виду Фролу было лет тридцать пять. Сколько я помнила, в царствование Екатерины Алексеевны членовредительные телесные наказная уже почти не применялись, разве что к участникам Пугачевского бунта, кем мой сосед никак не мог быть по возрасту. Об этом я его и спросила. Фрол попытался заговорить, но, видя, что я его не понимаю, жестом показал на голове чалму, сузил пальцами глаза и махнул рукой на юг.
— Так тебя турки так изуродовали? — догадалась я. — Ты что, был в плену?
Он утвердительно кивнул головой.
— Выходит ты никакой не разбойник?
Флор улыбнулся, покачал головой и, встав во фрунт, произвел несколько приемов с воображаемым ружьем.
Он вспомнил свое прошлое, и я вместе с ним увидела горы, бегущих людей в восточных одеждах, с кривыми саблями в руках. Потом его куда-то потащили и он сидел в каменной яме.
— Ты был солдатом и попал в плен к туркам? — поняла я. — Тогда почему ты прячешься?
Этого жестами объяснить оказалось невозможно, и он лишь развел руками.
— А Кузьма разбойник?
Фрол опять покачал головой.
— Он же сказал, что убил своего барина! — напомнила я.
Безъязыкий помахал рукой и изобразил несколько ударов кулаком по лицу.
— Понятно, не убил, а побил, — подсказала я. — Ну да, он так и сказал, что прибил барина.
Фрол опять улыбнулся и утвердительно кивнул. Больше я ничего спрашивать не стала. Мы молча сидели и наблюдали за прибоем. Волнение на море усилилось, и теперь волны начали с брызгами разбиваться о камни берега. Мы отошли от береговой линии, и нашли себе новое пристанище на поросших мхом валунах.
Когда вернется Кузьма, я не знала даже приблизительно и приготовилась к долгому ожиданию. Небо постепенно темнело, подул сырой и прохладный ветер. С запада плыли низкие облака, и несколько раз начинался дождь. Осень уже чувствовалась во всем, огрубела и поредела трава, меняли цвет листья, стало раньше темнеть.
Со времени ухода нашего посыльного прошло часа три. На темном небе между облаками, проглянули первые звезды, а он все не возвращался. Я начинала волноваться и, против воли, тревожно оглядывалась по сторонам. Фрол тоже нервничал, но старался не показывать, что волнуется, и временами одобрительно похлопывал меня по плечу.
Я замерзла, встала на валун и начала размахивать руками, чтобы согреться. Фрол тоже поднялся на ноги и вслушивался в ночные звуки. Я уже имела случай оценить его необыкновенный слух и с надеждой на него поглядывала. Однако он, встречая мой вопрошающий взгляд, только отрицательно качал головой.
Что делать, если не вернется Кузьма, я не знала. К тому же, если он попадется в руки полиции, получится, что я своей просьбой погубила хорошего человека. Да и сама оказывалась в труднейшей ситуации: почти без денег, подорожной грамоты и помощи.
— Э-э-э! — вдруг воскликнул безъязыкий, и показал рукой в сторону суши.
— Кузьма? — с надеждой спросила я, на что он утвердительно кивнул головой.
Сама я ничего кроме хруста прибоя не слышала, но Фролу поверила и до рези в глазах, вглядывалась в лунный береговой пейзаж. Наконец среди камней разглядела каких-то людей направляющихся прямо к нам. Их оказалось почему-то не двое, как я ожидала, а трое.
Одного из них я узнала сразу, это был Кузьма, остальных двоих пока рассмотреть не удалось. На всякий случай, я спряталась за валуном. Фрол же напротив, встал на самом виду и крикнул:
— Э-э-э!
— Это я! — откликнулся Кузьма, и долгожданные гости прибавили шаг.
— Яков Семенович! — радостно сказала я, наконец, разглядев Прохорова, и тут же воскликнула. — Миша!
— Ну, наконец-то дошли! — сказал, отдуваясь, после быстрой ходьбы действительный статский советник. — Далеко же вы, сударыня, забрались! Я думал, переломаю себе ноги пока до вас дойду.
— Я так волновалась, — не отвечая, пожаловалась я. — Уже скоро полночь, а вас все нет и нет!
— Ничего, все хорошо, что хорошо кончается, — жизнерадостно, сообщил Прохоров. — Зато я привел вам помощника. Граф, узнав, что вы в затруднении, тотчас вызвался меня сопровождать!
— Мне дали отпуск перед отправкой в армию, — смущенно сказал Миша, — теперь я свободен целый месяц и подумал…
Что он подумал, я узнать не успела.
— Э-э-э! — тревожно предупредил Фрол и указа рукой в ту сторону, откуда только что пришли мои спасители. Воронцов запнулся и замолчал.