Мотор ревел.
Я поглядел вперед, захваченный ужасом. Волна летела прямо на нас, срывая фасады домов, снося все на своем пути.
Крутой поворот чуть не выбросил меня из лодки.
Стивен резко вывернул руль влево. Лодка заскользила по воде, чуть не встав вертикально на корму – так быстро она неслась.
Мы оказались в переулке. Верхушка фонаря содрала мне локоть.
– Все от бортов! – крикнул Стивен. – Лечь на дно!
Мы с Теско рухнули рядом с Кейт и спасенной девушкой.
И вдруг стало темно.
Мотор заглох.
И ни звука, кроме плещущей у бортов воды.
Потом лодка обо что-то ударилась. Не знаю, обо что, но остановилась как вкопанная.
И раздался крик.
Ударная волна прошла мимо, разнося Черинг-Кросс-роуд, и ушла в сторону Оксфорд-стрит.
Когда у меня глаза привыкли к темноте, я понял, что лодка остановилась внутри музыкального магазина. Вода стояла так высоко, что я, сидя в лодке, упирался головой в потолок.
В воде плавали гитары. И сотни нотных страниц.
Постер с оркестром “Палп” плавал на поверхности. Жутковато, как лицо утопленника, выплывало лицо солиста Джарвиса Кокера, еле видное в темноте и мути воды. Кокер встретился со мной взглядом, потом растворился, уйдя вглубь.
Я, все еще оцепеневший от этой дикой езды, протянул руку и взял из воды синюю “Фендер Ягуар”. Когда-то я за такую гитару продал бы душу. Теперь все это имущество можно было спокойно взять, и ничего здесь не стоило банки бобов – в буквальном смысле.
В тот момент я был готов свихнуться. Мне хотелось громко захохотать. Смех булькал у меня в глотке и вырывался из стиснутых губ.
Теско осматривал трещины в корпусе. Внутрь сочилась вода.
– Как оно там, Теско? – спросил Стивен.
– Не так плохо. Домой доедем.
– А что там с Чудиком?
– Палец, – пробасил Чудик. – Палец у меня.
Он поднял правую руку. Когда лодка вломилась в витрину, ее протащило бортом по краю рамы.
Из рамы торчали осколки стекла. Чудик в этот момент держался за борта лодки.
– Палец, – выл Чудик. – Палец болит!
От среднего пальца осталась только кровавая дыра. Оттуда толчками выплескивалась кровь, сбегая по руке.
А палец плавал в лодке, где переливалась вода от борта до борта. С очередным качанием лодки он подкатился мне к ногам. Видны были морщины кожи на суставах. И ноготь, обкусанный до заусенцев. Я не мог отвести глаз. А на оторванном конце болтались ниточки мускулов.
Здоровенный мужик в лодке начал медленно всхлипывать.
– Палец. Я себе палец… Мам, мам, я себе палец порезал!
Перевозки шли неровно. Выдавался удачный день, когда удалось сделать по два рейса. Потом облака становились плотнее, и полетов не было вообще, потому что Говарду и Синди не было видно наземных ориентиров, по которым они только и могли летать между Лондоном и Фаунтен-Мур. Конечно, и гремлины не отдыхали. Забивались топливные шланги, прокалывались шины, ломались тросы управления, расход горючего превышал нормы. Потом бывали потерянные дни, когда приходилось ремонтировать самолеты или рассылать поисковые команды, чтобы добыть горючее для жадных моторов.
Летчики выдохлись от беспрерывных полетов. Мы знали, что они держатся на повышенных дозах колы. У них осунулись лица, глаза ввалились, под ними темнели круги. Но они держали машины в воздухе, они не жаловались, и день за днем они держали свою жизнь в собственных руках.
Дни шли, и начинало казаться, что мы перевалили за гребень.
Население острова Иисуса сокращалось. Раньше всегда стоял шум – народ Иисуса кричал, смеялся, играл в футбол, звучали детские выкрики или веселые песни “Миру наступил конец, я это знаю, и мне плевать”, – и вдруг стало тихо. Дома, где жили эти люди, пустели один за другим – их обитатели улетали на север.
А мне было интересно, как на другом конце линии воспринимают прибывших наши люди на Фаунтен-Мур. Эти люди с татуированными лицами, дикими прическами и цветными лентами на одежде должны были казаться каким-то диким племенем с Амазонки.
И еще я думал, что будет, когда пройдет новизна и начнутся трения между двумя различными культурами – племенем Иисуса и группой Стивена из представителей среднего класса. Конечно же, трения будут: больше ртов, больше нужно мест в палатках. И еще: племя Иисуса совсем не так воспринимало катастрофу, как мы. Для нас она была концом цивилизации, гибелью наших планов и стремлений. Для них – возможностью начать новую жизнь, и куда лучшую, чем раньше, когда они спали в дверях магазинов и ели черствый хлеб с мусорных свалок.
Я часто просыпался ночью рядом с уютно свернувшейся Кейт, и меня преследовала мысль: “Люди Иисуса лучше нас умеют находить еду, укрытие и даже удачу. Может быть, они лучше приспособлены к выживанию во враждебном новом мире?”
Мы все еще делали вылазки в центр Лондона за провизией. Как бы часто ни бывал я в затопленном городе, все равно не мог к нему привыкнуть.
Мы выходили рано, когда на водах потопа еще лежал туман. Церковные шпили, уличные фонари, верхние этажи домов, музеи, картинные галереи, офисные здания вставали над безмолвными водами жутко и пустынно. Из многих окон выглядывали оголенные черепа. Кроме крыс, благоденствовали только вороны, жирея на падали. Повсюду были свидетельства, что запертые в офисах уцелевшие поедали своих товарищей по несчастью, пока не падали жертвой более сильных соперников.
Иногда можно было выключить мотор и плыть в глубокой, нерушимой тишине. Слышался только плеск ряби у стен, как влажные поцелуи. Затопленный город вымер. Однажды при выключенном моторе я услышал прерывистый плач доносившийся из пятнадцатиэтажного офисного здания – оно поднималось из воды хрустальным надгробием. Плач длился и длился, даже когда мы стали кричать и стрелять в воздух.
Этот плач я слышу до сих пор, особенно когда просыпаюсь среди ночи. Плач человека, умирающего от разбитого сердца. Умирающего в одиночестве.
* * *
Мы не сомневались, что в земле происходят критические температурные изменения коры, но иногда попадались яркие этому свидетельства.
Колонна Нельсона на Трафальгарской площади лежала разломанная на части, как карандаш. Сама статуя адмирала разлетелась на куски не больше человеческого кулака – так говорили люди Иисуса. Вода стояла так высоко, что бронзовые львы были глубоко под поверхностью.
Теско толкнул меня в бок:
– Видишь корабль?
Грузовое судно, принесенное водой, налетело на фасад Национальной Галереи. Оно лежало на боку, на его желтой трубе сидела ворона.