Захар испуганно дрызнул прочь, пробуксовав лапами по линолеуму, и теперь испуганно выглядывал из кухни. Я тихо лежал на полу и боялся, что попробую сейчас пошевелить ногой или рукой, а у меня не получится, потому что позвоночник сломан. Буду тогда, парализованный, лежать, как киноактер Кристофер Рив, бывший Супермен. Он хоть с лошади упал, а я…
Ничего не болело, только в носу першило от пыли. Собравшись с силами, я осторожно попытался сесть. Получилось. Не выйдет из меня Супермена.
— Зараза, — сказал я беззлобно коту.
Кот, конечно, не был ни в чем виноват, но он бы небось извернулся и встал на все четыре, а я позорно грохнулся.
Вокруг валялись рассыпавшиеся журналы, ботинки, какие-то свернутые в рулоны половички и пожелтевшие обои. Рядом с правой ногой я увидел пассатижи, которые батя безуспешно искал с месяц назад. А возле них лежала прямоугольная жестяная коробка, довольно большая, с облупившейся краской, но надпись читалась явственно: «Шоколадъ „Эйнемъ"».
Это еще что за штука?
Поднявшись, я взял коробку и, скользя по разлетевшимся повсюду журналам, прошел в свою комнату, пытаясь по пути открыть крышку. Она то ли приржавела, то ли была приклеена или припаяна, так что пришлось хорошенько подковырнуть ее моим швейцарским ножом. Ну, не швейцарским, а китайским, закошенным под швейцарский. Такой, с золотистым крестиком, вделанным в красную пластмассу рукоятки. Шестьдесят рублей в хозяйственном.
Крышка с тугим скрипом поддалась, и я увидел то, чего не ожидал увидеть никак.
В коробке лежал пистолет.
Он был завернут в тоненькую промасленную тряпицу, и контуры оружия угадывались даже через несколько слоев материи. Осторожно достав сверток из коробки, я положил его на пол и посмотрел, что там еще внутри. А внутри оказалось довольно много интересного: коробочка с патронами, старинные часы с крышкой и цепочкой, вроде бы серебряные, небольшая, но пухлая записная книжка в выцветшем красном кожаном переплете и еще один сверток, маленький, из желтой толстой бумаги. Его-то я и развернул в первую очередь.
Предмет, выпавший на линолеум, оказался простым камешком с дыркой, вроде как «куриный бог», что находят на юге. Гладкий белый камешек, на нем выцветшей краской, вроде бы синей, что-то написано на непонятном языке. Корявыми буковками. Странная штука.
Может, ценная? Да нет, вряд ли, просто сувенир, такие на югах в любой дыре продаются… «Привет с Кавказа».
Я взял часы. Часовая крышечка легко открылась. Повернув заводную головку, я поднес часы к уху — бесполезно, они не шли. А вот на крышечке внутри я обнаружил выгравированную надпись: «Г-ну Рязанову на добрую память отъ ротмистра Стрельнева. 1897».
Который же то Рязанов? Прапрадед Иван? Больше некому… Ну-ка, а книжечка?
Красивым почерком на первой страничке, пожелтевшей от времени, было выведено: «Дневникъ». Однако когда я собрался читать дальше, то обнаружил, что дневник велся на французском, в котором я ни бум-бум. Да если бы он даже был на английском, который я учил в школе, вряд ли что-то изменилось бы — английский я знал на уровне «ху из он дьюти тудэй».
Поэтому самой интересной для меня находкой оказался, конечно же, пистолет. Собственно, пистолет был вовсе не пистолет, а револьвер. С барабаном. В оружии я более-менее разбирался, имел справочник Жука и ходил в тир, но в стрельбе до Лорки мне, конечно, далеко… Модель или там год производства определить я, конечно же, не мог, а вот калибр был приличный. Но особенно я удивился тому, что револьвер был в смазке и, кажется, работал — барабан был пуст, и я вполне свободно пощелкал курком, перепачкав руку в масле.
Стоп, подумал я, а где лежала коробочка, если ни я, ни батя ее не видели? Или батя знал? Нет, вряд ли бы он стал хранить револьвер: к оружию отец всегда с опаской относился, и когда на Генерала Горбатова магазин «Щит» открыли, все бурчал: «Теперь понакупят, ни ночью ни днем не пройдешь спокойно»… Я снова соорудил пирамиду из стола и табурета и с удвоенной осторожностью взобрался на нее, чтобы обследовать остатки антресолей.
Место, где был тайник, я обнаружил сразу: углубление размером как раз с коробку из-под «Эйнема», выдолбленное в толстой доске днища антресолей и прикрытое сверху фанеркой на гвоздиках. Доска сгнила, буквально крошилась под пальцами, рассыпаясь в труху. Получается, антресоли висели тут еще со времен прадеда, и коробочку спрятал именно он? Или, может, дед на всякий случай ухоронку сделал?
Я спустился на пол и прикинул, куда бы спрятать находку. Бате о ней говорить уж точно не стоит, а то будет мне револьвер… Заставит в милицию сдать или выбросит попросту.
Пометавшись по своей комнате, я поступил просто: вытащил с полки, из второго ряда, несколько книг, и засунул туда коробку, замаскировав сверху и спереди Маккаммоном и Лаймоном — их батя сроду не читал, определяя довольно разнородный хоррор в один разряд: «про дохляков». Стало быть, сюда он и не полезет. Нечего ему тут делать.
Собирая журналы, вывалившийся с антресолей скарб и прочий мусор, я наткнулся на камешек-амулет, о котором совсем забыл, — так и лежал он на грязном линолеуме. Я определил его на полку с видеокассетами, рядом с желтой керамической жабой и пластиковой моделькой танка Т-26. Потом можно продеть в дырочку ремешок и носить на шее. Старинный камешек, может, привезли издалека, написано-то не по-нашему…
На глаза попался черный толстый справочник Жука; покопавшись в нем, я быстро нашел свой револьвер: «Трэнтер (рис. 4–2). В устройстве этого револьвера также заметно американское влияние. Калибр 320 (круговое воспламенение), 7 зарядов, длина ствола 3 3/8 дюйма (86 мм). Ударно-спусковой механизм простого действия, спуск сосковый. Экстрактирование гильз — поочередное по схеме А с помощью стержня, являющегося осью барабана. Корпус револьвера монолитный — рама, ствол и рукоятка изготовлены из одного куска металла».
Американское влияние заметно, надо же. Круговое воспламенение… Я внимательно осмотрел патроны, лежащие в загустевшей смазке. Странные какие-то… Интересно, они по-прежнему боевые или отсырели? Порох портится со временем? Кажется, нет… Надо будет испытать. Место только вот… За город куда-то ехать придется.
Стасику сказать? Нет, вряд ли… Разболтает, хотя и хороший друг. У него это непроизвольно происходит, как понос. И не хочет, а оно само выскакивает.
Лорке? Она спокойная, рассудительная… Правда, я ее знаю всего ничего, но девчонка классная во всех отношениях. Да, ей можно рассказать. Хотя чего спешить — не убежит же от меня револьвер! Столько лет лежал и еще полежит. Самое глупое, когда что-то подобное случается, — суетиться и спешить. Поэтому я починил с грехом пополам антресоли (по батиному принципу: некрасиво, но крепенько) и поехал к бабке — посмотреть, как она там обитает. Долго ждал транспорт — на остановке прошел слух, что электричество за городские долги отключили и теперь троллейбусы ходить не будут вовсе, а вскоре и свет отрубят. Кто-то сказал, что ничего не отключали, просто пожарные ехали пьяные на пожар и опору сбили с троллейбусной электролинии. Тут же разговор перекинулся на пожар — выяснилось, что снова загорелось общежитие машиностроительного техникума, которое горело примерно раз в четыре месяца, потому что народ там обитал суровый, пил и курил, практически не вставая с постелей, и рано или поздно общага должна была сгореть дотла. Наконец долгожданный троллейбус прибыл, и все принялись грузиться в него, толкаясь и ругаясь. Старухи пытались выяснить у водителя и контролера, какая версия правильная, но те лишь устало отмахивались, а водитель даже сказал в микрофон: