Н-да, этого Настя не знала. Что ж, это в корне меняет картину. А жаль, версия была такая симпатичная. Но, может быть…
– Может быть, все то же самое, но без Риттера? Кто-то хочет напакостить Кабалкиной и Волковой? Отсекаем из рассуждений семью Риттер, и остается семья Зои Петровны Кабалкиной. А Лариса Риттер – печальное совпадение, – предложила она новый вариант.
– Можно обсуждать, – кивнул следователь. – Кто начнет?
– Я, – проворчал Коротков. – Поскольку Риттер этот мне просто жуть как не нравится, я вам скажу так: он и жену свою грохнул, и родственниц подставить хотел. Тогда все сходится. Только надо мотив найти. Ну ты, мать, голова! – он повернулся к Насте и подмигнул. – Не зря я тебя выдернул на совещание, гляди, какую плодотворную мысль ты подала.
– Выдернул дедка репку, – тут же пискнул со своего места Зарубин. – Он первым в очереди стоял. А про Жучку никто и не вспомнил, хотя, пока она не подключилась, репка не вытаскивалась.
– Слышь ты, Жучка, я тебя скоро на цепь посажу, – не выдержал Коротков. – Ты уймешься когда-нибудь или нет?
– Константин Михалыч, он мне угрожает, – Сергей сделал гримасу детсадовского ябеды. – Все слышали.
– Товарищи сыщики, я все понимаю, вы устали, я тоже устал, – строго проговорил Ольшанский. – Давайте к делу. Кстати, кто занимается убийством актрисы?
– Николаев.
– Это хорошо. С ним проблем не будет. Но не исключено, что, если версия окажется правильной, мне придется и это дело забирать, объединять все три в одно производство. Даю вам завтрашний день на то, чтобы вы раскопали все семейные тайны Риттеров и Кабалкиных. Завтра у нас что?
– Суббота, – подсказал Доценко.
– Ладно, так и быть, даю вам полтора дня, всю субботу и половину воскресенья. В воскресенье вечером у меня должно быть четкое понимание ситуации, чтобы было с чем в понедельник утром идти к начальству, с вопросом об объединении двух дел или трех. Задача ясна?
– Ясна, – нестройно загудели сыщики.
– Хорошо. Сейчас я позвоню экспертам, они обещали к семи часам хоть что-нибудь умное сказать, и приступим к обсуждению деталей.
Он взялся за телефон, а оперативники тут же принялись шушукаться. Зарубин начал стонать по поводу опять пропавших выходных, Миша Доценко спрашивал у Селуянова совета по поводу покупки сантехники для новой квартиры, а Коротков шептался с Настей:
– Молодец, подруга, ты прямо как будто мои мысли читаешь.
– Какие именно? – тоже шепотом спросила она.
– Да насчет Риттера. Он жену убил, я тебе точно говорю, у него на роже это написано. Только алиби непробиваемое, надо придумать, как в нем дыру проковырять. Судмедэксперт утверждает, что смерть Ларисы наступила около четырнадцати часов в среду, обнаружил Риттер ее якобы в двадцать два тридцать, с приема, с вечеринки этой, он ушел задолго до половины одиннадцатого, еще девяти не было. Где он был? Вечером по Москве совершенно некуда ехать полтора часа. А от Бережковской набережной до Чистых прудов за это время можно вообще пешком дойти.
– Юра, да какая разница, где он был, если ее все равно убили в два часа дня? На это время у него есть алиби?
– Пока есть. Но я его растащу по ниткам, я это алиби порву, как тузик грелку, – свирепо пообещал Коротков. – И насчет вечера ты, подруга, не права. Риттер мог убить жену днем, быстро застрелить и уйти, а вечером он приехал, внимательно все осмотрел, без спешки, следы замел, может, обыскал мастерскую и какую-нибудь компру на себя нашел и уничтожил, и только потом вызвал милицию. Вот на что время ушло. Усекаешь? Риттер мне поет, что долго сидел в машине и думал, как ему правильно поступить, не хотелось ставить жену в неловкое положение, и водитель его подтверждает, дескать, так и было. А только врут они оба, у меня нюх на вранье.
– Очень может быть, – задумчиво протянула Настя.
– Ничего не может быть! – прогрохотал прямо над их головами голос следователя.
Все мгновенно замолчали и испуганно воззрились на Ольшанского. Что это с ним? Чего не может быть?
– Всем молчать, ничего не говорить. Сейчас я скажу, а вы десять минут молчите и думаете. Только после этого начнем обсуждать. Погодите, дайте с мыслями собраться…
Народ испугался еще сильнее. Да что ж такое случилось-то? Что ему сказали по телефону? Путч, государственный переворот, к власти пришла хунта, отменили демократию? Началась война с Ираком?
– Значит, так, друзья мои сыщики, – медленно начал Ольшанский. – Лариса Риттер была здоровее нас с вами. В ее крови не обнаружено ни малейших следов каких бы то ни было сильнодействующих препаратов. Кровь как у младенца. Более того. В том флаконе, который был изъят в квартире Риттеров, хранились совершенно безобидные таблетки под названием «Глицин». Его дают даже маленьким детям для улучшения работы мозга. Когда-то, очень давно, во флаконе действительно содержалось то, что написано на этикетке, но это было в незапамятные времена, следы очень слабые, практически не обнаруживаются. И срок действия препарата, указанный на той же этикетке, истек еще два года назад, то есть сам пузырек вместе с содержимым был приобретен гораздо раньше. А мелкая пыль и крошка, которая имеется во флаконе, это глицин. Вывод: Лариса Риттер не была наркоманкой. И мне интересно, почему все так упорно утверждают обратное. А теперь перерыв десять минут на подумать.
Вот это номер! Значит, Валерию Риттеру не было никакого резона убивать жену. Или все-таки был, но какой-то другой?
Рейс из Афин задерживался на три с половиной часа, и эти три с половиной часа Михаил Доценко провел без всякой пользы, кляня Аэрофлот, погоду и людей, которые ухитряются уезжать в Грецию, где, как говорят, все есть, именно тогда, когда они так нужны в качестве свидетелей. Конечно, он был несправедлив к матери убитой Ларисы Риттер, ибо умом понимал, что она согласилась бы никогда в жизни не ездить за границу и вообще не выезжать из Москвы, если бы это могло спасти жизнь ее дочери. Умом-то он все понимал, майор Доценко, но ждать уже не было никаких сил. Он успел прочитать три газеты и два журнала, съесть невкусный гамбургер и выпить две бутылки минералки и три чашки кофе, когда долгожданный рейс наконец прибыл. Мать Ларисы не без труда разыскали через туристическую фирму и сообщили ей трагическую весть, так что возвращалась она раньше срока и знала, что в аэропорту Шереметьево ее будет встречать сотрудник уголовного розыска. Ох, до чего же не любил Доценко такие вот встречи! И вообще разговоры с родственниками потерпевших в первые дни после убийства превращались для него в муку мученическую. Если к виду мертвых тел он давно привык, то к человеческому горю иммунитет у него никак не вырабатывался. Ему было всех жалко, а главное – он никак не мог отделаться от чувства неловкости от того, что терзает людей вопросами, подчас неприятными, в такие тяжелые для них часы и дни.