За рулем сидел Харальд Олафсен, высокий светловолосый юноша, похожий на викинга в школьном пиджачке. Он целый год копил на «нимбус», а на следующий день после того, как он его купил, немцы ввели запрет на продажу бензина. Харальд пришел в ярость. Какое они имели право? Но сетовать было бессмысленно, и пришлось действовать. Еще год ушел на переделку мотоцикла. Он работал в выходные и каникулы, а попутно готовился к экзаменам в университет. Сегодня, приехав домой из школы-интерната, он все утро учил физику, а днем переставил на мотоцикл цепную передачу со ржавой газонокосилки. Вечером Харальд отправился на нем послушать джаз.
Но когда Харальд подъехал к клубу «Хот», оказалось, что дверь заперта, ставни закрыты. Он не знал, что и подумать. Пока он сидел и смотрел на безмолвное здание, какой-то прохожий остановился, заинтересовавшись его мотоциклом.
— Это что за изобретение?
— «Нимбус» с паровым двигателем. Не знаете, что с клубом?
— Я его владелец. И на чем твой мотоцикл ездит?
— На всем, что горит. Я использую торфобрикеты. — Он показал на горку сложенных в коляске пачек. — А почему двери заперты?
— Нацисты закрыли клуб — потому что у меня играют негры.
Харальд никогда не видел цветных музыкантов живьем, но по пластинкам знал, что они — лучшие.
— Нацисты — невежественные свиньи, — сказал он с неприкрытой злобой. Вечер был испорчен.
Владелец клуба огляделся по сторонам — убедиться, что никто их не слышал. Оккупанты вели себя в Дании достаточно деликатно, однако все равно мало кто ругал фашистов в открытую. Улица была пуста. Он перевел взгляд на Харальда.
— Очень надеюсь, что через несколько недель нас снова откроют. Но мне придется пообещать, что впредь я буду приглашать только белых музыкантов.
— Джаз без негров? Это все равно что изгнать из ресторанов французских поваров. — Харальд завел мотоцикл и медленно тронулся с места.
Его отец был пастором в церкви на Санде, небольшом острове в трех километрах от берега. Харальд поехал на паром. Народу там собралось полно.
В последнюю минуту на паром заехал «форд» немецкой сборки. Эта машина была Харальду знакома: она принадлежала Акселю Флеммингу, владельцу гостиницы на острове. Флемминги враждовали с семьей Харальда. Аксель считал себя прирожденным лидером и дорожил своим положением среди жителей острова, а пастор Олафсен полагал, что ведущая роль по праву принадлежит ему.
Море было неспокойным, небо в тучах. Начинался шторм. Ха-ральд достал из кармана газету, которую подобрал в городе. Она называлась «Реальность» — это было нелегальное антигерманское издание. Датская полиция смотрела на него сквозь пальцы, в Копенгагене газету читали в открытую. Здесь же люди вели себя осторожнее, и Харальд сложил листок так, чтобы не было видно заголовка. Он читал статью о нехватке масла. Дания производила ежегодно десятки тысяч тонн масла, но теперь почти все оно шло в Германию.
Остров приближался. Это была плоская вытянутая полоска песка — тридцать километров в длину и два в ширину, с деревнями на каждом конце. Дома рыбаков и церковь находились в старой деревне, на южной оконечности острова. Там же был комплекс бывшего морского училища, который немцы превратили в военную базу. На севере располагались гостиница и богатые особняки.
Когда паром причаливал к северной части острова, упали первые капли дождя. Домой Харальд решил поехать по пляжу.
На полпути от пристани до гостиницы он понял, что кончился пар. Поблизости находился только один дом, и, к сожалению, это был дом Акселя Флемминга. Он подумал, не пройти ли еще метров четыреста до следующего жилья, но решил, что это будет глупо. К парадному входу он не пошел, а обогнул дом сзади. Слуга ставил «форд» в гараж.
— Привет, Гуннар, — сказал Харальд. — Можно у вас воды попросить?
— Да ради бога, — дружелюбно ответил тот.
Харальд нашел рядом с бочкой ведро, наполнил его. Затем вернулся к мотоциклу, залил воду в бак. Похоже, встречи с семейством Флеммингов удалось избежать. Но когда он отнес ведро обратно во двор, там стоял высокий, надменного вида мужчина лет тридцати в отлично сшитом твидовом костюме — Петер Флемминг.
Петер читал «Реальность». Подняв глаза от газеты, он взглянул на Харальда:
— Что ты здесь делаешь?
— Здравствуй, Петер. Я зашел за водой.
— Эта гадость — твоя?
Харальд пощупал карман и понял, что газета выпала, когда он набирал воду. Петер заметил его жест:
— Ты понимаешь, что за такое можно в тюрьму угодить?
В устах Петера это было не пустой угрозой — Петер служил следователем в полиции.
— В столице ее все читают, — сказал Харальд.
— Закон нарушать никому не позволено.
— Какой закон — наш или немецкий?
— Закон есть закон.
Харальд почувствовал себя увереннее. Если бы Петер собирался его арестовать, он не стал бы вступать в препирательства.
— Ты потому так говоришь, что твой отец зарабатывает неплохие денежки, принимая у себя в гостинице нацистов.
Это был выстрел в яблочко — гостиница Флемминга-старшего пользовалась популярностью у немецких офицеров.
— А твой отец в это время читает пламенные проповеди. — Пастор в проповедях выступал против нацистов. — Он хоть понимает, что произойдет, если он взбунтует народ?
— Основатель христианской религии тоже был бунтарем.
— О религии ты мне не говори. Я обязан поддерживать порядок здесь, на земле.
— Да к черту твой порядок! Нашу страну оккупировали! — в сердцах крикнул Харальд. — Какое право имеют нацисты учить нас, что делать? Вышвырнуть их из страны, и все!
— Не стоит ненавидеть немцев. Они — наши друзья.
— Я немцев не ненавижу. У меня кузены немцы. — Сестра пастора вышла замуж за преуспевающего молодого дантиста из Гамбурга. — Они страдают от нацистов еще больше, чем мы.
Дядя Иоахим был евреем, и нацисты, не посмотрев на то, что он крещеный и даже является старостой прихода, разрешили ему лечить только евреев, лишив тем самым большей части практики. Год назад его арестовали и отправили в баварский городок Дахау.
— Некоторые сами себе устраивают неприятности, — сказал Петер. — Твой отец не должен был позволять сестре выходить за еврея.
Он швырнул газету наземь, пошел в дом и захлопнул за собой дверь. Харальд нагнулся и подобрал газету.
Дождь припустил сильнее. Вернувшись к мотоциклу, Харальд увидел, что огонь в топке погас. Он попытался развести его, но, провозившись двадцать минут впустую, бросил эту затею. Что ж, домой придется идти пешком.
Он довел мотоцикл до гостиницы, оставил его на стоянке и пошел по пляжу. Парень он был крепкий и мускулистый, но через два часа вымотался окончательно, а когда подошел к забору немецкой базы, понял, что в обход придется идти четыре километра, хотя напрямик до дома было метров пятьсот.