— Я допрашивал летчиков, которые были сбиты над Францией и вернулись домой. Мы думаем, что это мы терпим лишения, а лягушатники-то на самом деле голодают.
— Лишения — это одно, а плохо приготовленная еда — другое.
— Меня предупреждали, что вы особа язвительная.
— А что еще вам обо мне наговорили?
— Что вы блестяще владеете английским и датским. Полагаю, поэтому вас и назначили начальником датского отдела.
— Нет. Причина одна — война. Прежде ни одной женщине не удавалось подняться в МИ-6 выше секретаря. У нас, видите ли, отсутствовало аналитическое мышление. Но с начала войны наши мозги претерпели значительные изменения, и мы стали способны исполнять работу, которая раньше была доступна лишь мужчинам.
— Я тоже это заметил. Чудеса случаются и в наше время.
— Зачем вам было выяснять, кто я и что я?
— По двум причинам. Во-первых, вы — красивая женщина.
Ему удалось-таки ее удивить. Мужчины не часто называли ее красивой. Изредка — привлекательной, иногда — необычной, а чаще всего — эффектной. У нее было продолговатое лицо, жесткие темные волосы, тяжелые веки и излишне длинный нос.
— А какова вторая причина?
— Вы не согласитесь сходить со мной куда-нибудь?
— Вот это нет. Я помолвлена.
— И кто же этот счастливчик?
— Летчик датской армии.
Дигби заговорил тихо, но сосредоточенно:
— Прошу вас, взгляните на это. — Он достал из кармана лист бумаги и протянул ей. Это была расшифровка вражеской радиограммы. — Вы ведь говорите по-немецки?
Она внимательно прочитала написанное.
— Информация от Фрейи?
— Вот это нас и озадачило. В немецком такого слова нет. Я думал, может, это на каком-нибудь из скандинавских языков.
— В некотором смысле — да. Фрейя — это скандинавская богиня.
— А-а-а… — задумчиво протянул Дигби. — Что ж, это уже кое-что, хотя далеко мы не продвинулись.
— А в чем дело?
— Мы теряем слишком много бомбардировщиков.
Гермия нахмурилась:
— Я читала в газетах о последнем рейде — пишут, что все прошло успешно.
Дигби молча посмотрел на нее.
— А, понимаю. Сколько же мы потеряли самолетов?
— Пятьдесят процентов.
— Боже мой! — Гермия отвела взгляд. — Если так будет продолжаться…
— Вот именно.
Она снова взглянула на расшифровку:
— Фрейя — это шпион?
— Расскажите-ка мне про богиню поподробнее.
— У Фрейи есть бесценное золотое ожерелье. Его охраняет страж. Кажется, его зовут Хеймдалль. Возможно, Фрейя — шпион, который имеет доступ к информации о времени и месте налетов.
— Или же прибор, который засекает самолет еще до того, как он оказывается в зоне видимости, — сказал Дигби.
— Я только что вспомнила: Хеймдалль может видеть на сотни километров вокруг — и днем, и ночью.
— Тогда это больше похоже на прибор. — Дигби допил чай и встал. — Если у вас появятся еще какие-нибудь соображения, дайте мне знать.
— Разумеется. Где мне вас найти?
— Даунинг-стрит, десять.
— Ого! — воскликнула она. — Ну что ж, до свидания.
— До свидания.
Она посмотрела ему вслед. Очень интересный получился разговор. Дигби Хор, видно, человек влиятельный. Должно быть, сам премьер-министр озабочен потерями бомбардировщиков. Но упоминание в шифровке Фрейи — это совпадение или действительно все как-то связано со Скандинавией?
Гермия свалила недоеденный обед в ведро для объедков и вышла из столовой. Зеленая лужайка с вековыми кедрами и с прудом была теперь изуродована построенными наспех бараками, в которых разместили сотни служащих. Гермия прошла через парк к дому — викторианскому особняку красного кирпича. Поднявшись по парадной лестнице, она направилась в свой кабинет, крохотную комнатушку в крыле для прислуги. На столе ее ожидал пакет из Копенгагена.
Когда Гитлер оккупировал Польшу, Гермия организовала в Дании небольшую шпионскую сеть, во главе которой стоял друг ее жениха Пол Кирке. Он собрал группу молодых людей, которые понимали, что скоро их маленькая страна окажется под пятой могучего соседа и единственный способ бороться за свободу — это сотрудничать с англичанами. Группа, называвшая себя «Ночными стражами», передавала информацию британской разведке.
В пакете лежали уже обработанные шифровальщиками отчеты о расположении немецких войск в Дании и два экземпляра подпольной газеты «Реальность».
Посылку переправили из Дании посреднику в Швеции, который отдал ее сотруднику МИ-6 в британской миссии в Стокгольме. К пакету была приложена записка, в которой сообщалось, что посредник передал экземпляр «Реальности» в телеграфное агентство Рейтер в Стокгольме. Гермию это не обрадовало.
Мысли о «Ночных стражах» заставили ее вспомнить о женихе. Арне не был членом группы. Слишком уж у него неподходящий для этого характер. За чуть легкомысленную жизнерадостность она и любила его. Да, он отчаянный горнолыжник — они и познакомились на горном склоне в Норвегии, — но она совсем не была уверена, что он сумеет выдержать ежедневное напряжение подпольной работы.
Она думала, не послать ли Арне весточку через «Ночных стражей». Пол Кирке работает в летной школе, и, если Арне еще там, они видятся каждый день. Использовать шпионские каналы в личных целях — верх непрофессионализма, но не это ее останавливало. Она боялась за Арне — секретные послания могут попасть в руки врага. И тогда письмо, где упоминается Арне, станет его смертным приговором.
Гермия составила послание шведскому посреднику, где требовала, чтобы он больше не занимался пропагандистской работой и не забывал, что он прежде всего курьер.
Янсборгской школе было уже триста лет, и она гордилась своей историей.
Изначально школа состояла из церкви и одного-единственного здания, где мальчики учились, ели и спали. Теперь это был целый комплекс старых и новых кирпичных строений.
Харальд Олафсен шел из столовой в спортзал. Когда он проходил мимо директорского дома, на крыльцо вышла супруга директора и улыбнулась ему.
— Доброе утро, Миа, — вежливо сказал Харальд.
Директора все называли Хейс — так по-древнегречески звучит слово «первый», а Миа — то же самое в женском роде.
Следующим уроком у Харальда была математика, но сегодня в школу приехал гость — бывший ученик, который теперь представлял родной город в ригсдаге, датском парламенте. Он должен был выступать в спортзале. Харальд, впрочем, предпочел бы математику.
Когда-то он был поражен, узнав, что квантовую физику открыл датский ученый Нильс Бор. Он боготворил Бора и подал документы в Университет Копенгагена, где Бор преподавал.