На главной улице она столкнулась с дочерью Элфрика Гризельдой, несшей на руках шестимесячного малыша. Та назвала сына Мерфином — вечный упрек взрослому Мерфину за то, что на ней не женился. Гризельда все еще строила из себя оскорбленную невинность, хотя никто в городе не считал Мостника отцом. Правда, некоторые полагали, что ему все же следовало жениться, так как он с ней спал.
Когда Керис подходила к дому, вышел отец. Девушка в изумлении уставилась на родителя. Он был в одном нижнем белье: длинной рубахе, подштанниках и чулках.
— Где твоя одежда?
Осмотрев себя, Эдмунд вскрикнул от ужаса.
— Я становлюсь рассеянным, — нахмурился торговец и вернулся в дом.
Наверно, снял плащ, собираясь в отхожее место, а потом забыл про него. Может, это возрастное? Но ему всего сорок восемь, да и не похоже это на обычную забывчивость. Суконщица забеспокоилась. Появился отец в плаще. Когда они шли по главной улице к монастырю, олдермен спросил:
— Ты сообщила Мерфину про деньги?
— Да. Он в отчаянии.
— Что сказал?
— Что может расходовать меньше, замедлив темп строительства.
— Но тогда не закончит к следующему году.
— Он говорит, что это лучше, чем вообще не достроить мост.
Подошли к лотку Перкина из Вигли, торговавшего несушками. Кокетливая Аннет ходила с подносом, закинув ремень на шею. За прилавком Керис увидела Гвенду, теперь работавшую у Перкина. Подруга была на восьмом месяце беременности, с тяжелой грудью и выпирающим животом. Батрачка стояла в классической позе будущей матери, у которой болит спина, — положив руку на поясницу.
Суконщица подсчитала: не прими она тогда настой Мэтти, сейчас тоже была бы на восьмом месяце. После искусственного выкидыша грудь выделяла молоко, да и все тело обвиняло ее. Девушка сильно переживала, но, рассуждая логически, приходила к выводу, что, случись это опять, сделала бы то же самое.
Гвенда заметила Керис и улыбнулась. Несмотря на все сложности, она получила свое: Вулфрик стал ее мужем. Сильный как конь, еще более похорошевший, он грузил на телегу деревянные ящики.
— Как ты себя сегодня чувствуешь?
— Спина все утро болела.
— Осталось немного.
— Думаю, несколько недель.
Эдмунд спросил:
— Кто это, дорогая?
— Ты разве не помнишь Гвенду? Она заходила к нам в гости по меньшей мере раз в год последние десять лет.
Олдермен улыбнулся:
— Я не узнал тебя, Гвенда. Наверно, это беременность. Но ты прекрасно выглядишь.
Они пошли дальше. Керис знала, что Вулфрик так и не получил наследства, у Гвенды ничего не получилось. Дочь Суконщика точно не поняла, как подруга сходила тогда к Ральфу. Судя по всему, тот что-то пообещал, а потом не сдержал слова. Но что бы там ни случилось в прошлый сентябрь, Гвенда теперь ненавидела лорда Вигли почти пугающей ненавистью.
Поблизости выстроились лотки, где местные суконщики предлагали коричневое бюро, ткань неплотного переплетения, из которого люди попроще шили себе одежду. Вот у них, в отличие от торговцев шерстью, дело шло. Пряжей торговали оптом, и потеря нескольких крупных клиентов могла обрушить рынок, а бюро продавали в розницу. Оно нужно всем, его раскупали в любом случае. Может, в трудные времена чуть дешевле, но одежда требуется каждому.
У Керис мелькнула смутная мысль. Не сумев распродать пряжу, купцы иногда делали из нее сукно и торговали тканью. Однако это тяжелый труд, а доход коричневое бюро приносило небольшой. Все покупали самое дешевое, и торговцы занижали цену. Но вдруг девушка посмотрела на лотки другими глазами.
— Интересно, что приносит больше денег? — задалась она вопросом.
Бюро стоило двенадцать пенсов за ярд. За тусклое коричневое сукно плотного переплетения, обработанное на сукновальне, платили по восемнадцать, а за окрашенное еще больше. На лотке Питера Красильщика по-прежнему преобладало зеленое, желтое и розовое сукно по два шиллинга — двадцать четыре пенса — за ярд, хотя цвета у него были не очень яркие. Дочь повернулась к отцу, чтобы поделиться с ним возникшими соображениями, но сказать ничего не успела.
Посещение шерстяной ярмарки неприятно напомнило Ральфу события прошлого года, и он дотронулся до сломанного носа. Как же это случилось? Началось с невинного заигрывания с крестьянской девушкой Аннет, потом он решил проучить ее неуклюжего хахаля, но каким-то образом все закончилось его собственным унижением.
Подходя к лотку Перкина, молодой лорд утешал себя тем, что произошло потом. Когда рухнул мост, он спас жизнь графу Роланду; угодил ему своей решительностью на каменоломне и наконец-то стал лордом, пусть хоть и малюсенькой деревни Вигли. Ко всему прочему убил человека — Бена Колесника, — это не очень по-рыцарски, но все-таки доказал, на что способен.
И даже помирился с братом. На этом настояла мать. Она пригласила их на Рождество и заставила пожать друг другу руки. Отец произнес целую речь, посетовав, что сыновья служат повздорившим между собой хозяевам, но каждый из них выполняет свой долг подобно солдатам, во время гражданской войны оказавшимся по разные стороны фронта. Ральф был доволен, и, как ему показалось, Мерфин тоже.
Отомстил Вулфрику, лишив его наследства и тем самым невесты. Стреляющая глазками Аннет вышла замуж за Билли Говарда, и неудачнику пришлось довольствоваться некрасивой, хоть и пылкой Гвендой.
Но все-таки сломить его не удалось. Высокий, гордый, крестьянин держался так, словно хозяином был он, а не Ральф. Все соседи любили его, беременная жена обожала. Несмотря на удар, нанесенный ему в деле о наследстве, Вулфрик почему-то держал голову высоко. Может, это все чувственная жена?
Фитцджеральду захотелось рассказать Вулфрику о том, как Гвенда навещала его в «Колоколе». «Я спал с твоей женой, и ей понравилось». Гонору у него, конечно, тут же поубавится, но, сообразив, что лорд Вигли дал обещание и позорно не выполнил его, увалень опять почувствует свое превосходство. Ральф даже вздрогнул, представив себе презрение, которым облил бы его Вулфрик, да и все остальные, узнай они о таком бесчестном поступке. Особенно Мерфин. Нет, история с Гвендой должна остаться тайной.
Все собрались у лотка. Перкин первым увидел приближающегося лорда и поздоровался с ним с обычным подобострастием.
— Добрый день, лорд Ральф. — Он поклонился, а стоявшая позади него жена Пегги присела.
Гвенда терла спину, как будто ее кто-то ударил. Ральф увидел Аннет с подносом и вспомнил ее грудь, твердую, маленькую, как яйцо. Она заметила его взгляд и стыдливо потупила глаза. Фитцджеральду вновь захотелось дотронуться до нее. «А почему бы и нет, — подумал он, — я хозяин». Позади лотка грузивший ящики Вулфрик остановился и смотрел на лендлорда нарочито бесстрастным, но твердым, спокойным взглядом. В нем не было дерзости, но Ральф безошибочно почуял угрозу. Крестьянин глазами говорил яснее, чем словами: «Только дотронься до нее, я тебя убью».