— Пустите нас!
— Кто вы? — крикнул Белая Голова.
После паузы раздался ответ:
— Люди леса.
— Разбойники, — уточнил Филемон.
Настоятель обители возмущенно сказал:
— Такие же грешники, как и мы, тоже дети Божьи.
— Это еще не повод, чтобы впускать собственных убийц.
— Может быть, стоит выяснить их действительные намерения. — Монах приблизился к окну справа от двери. Церковь была низкой, и подоконники располагались на уровне глаз. Вместо стекол оконные проемы на зиму затягивали просвечивающим льном. Савл приоткрыл завесу и, встав на цыпочки, выглянул в окно. — Зачем вы пришли?
— Принесли больного товарища.
— Я хочу с ними поговорить. — Савл изумленно уставился на Годвина. — Отойди от окна. — Белая Голова неохотно подчинился. — Мы не можем вас пустить. Уходите.
— Ты гонишь больного? Мы монахи и врачи!
— Если у этого человека чума, помочь ничем нельзя. А пустив его, убьем себя.
— Но все в руках Божьих.
— Бог не позволяет совершать самоубийство.
— Ты ведь даже не знаешь, что с ним. Может, у него сломана рука.
Годвин открыл симметрично расположенное окно слева от двери и выглянул на улицу. У входа в церковь вокруг носилок стояли шестеро мужланов. Одежда на них была дорогой, но грязной, как будто они спали прямо в лучших воскресных нарядах, что типично для разбойников, которые грабили путников и очень быстро загаживали трофеи. Все просители вооружены до зубов — хорошие мечи, кинжалы, луки, — стало быть, солдаты, вернувшиеся с войны.
Несмотря на морозное январское утро, человек на носилках тяжело дышал, носом у него шла кровь, и аббат невольно вспомнил, как у его умирающей матери из носа постоянно текла струйка крови, хотя ее все время подтирали. Мысль о подобной же собственной смерти исполнила его паническим ужасом, захотелось броситься вниз с Кингсбриджского собора. Вот бы умереть после секундной непереносимой боли, а не через три, четыре, пять дней безумного бреда и сводящей с ума жажды.
— У него чума! — воскликнул настоятель, услышав у себя истеричные нотки.
Один из разбойников выступил вперед:
— Я вас знаю. Вы аббат Кингсбриджа.
Беглец поспешил спрятаться, продолжая со страхом и гневом наблюдать за вожаком из укрытия. Некогда красивый мужчина с высокомерной уверенностью представителя знатного сословия после многих лет разбойничьей жизни загрубел. Годвин спросил:
— А вы кто такой, чтобы приходить в церковь и колотить в дверь, когда монахи поют псалмы Богу?
— Кое-кто называет меня Тэмом Невидимкой.
Монахи ахнули. Тэм Невидимка был легендой. Брат Джонкил воскликнул:
— Они всех нас убьют!
Савл повернулся к Джонкилу:
— Тихо! Все мы умрем, когда это будет угодно Богу, но не прежде.
— Да, отец.
Белая Голова снова развернулся к окну:
— В прошлом году вы украли у нас цыплят.
— Простите, отец, — ответил Тэм. — Мы умирали с голоду.
— И теперь просите у меня помощи?
— Но вы учите, что Бог прощает.
Годвин предложил Савлу:
— Дай мне все уладить!
На лице настоятеля обители явственно читалась внутренняя борьба, он то смирялся, то вспыхивал, но в конце концов склонил голову. Аббат крикнул Тэму:
— Бог прощает тем, кто искренне раскаивается!
— Ну что ж, этого человека зовут Уин Лесник, он искренне раскаивается во всех своих грехах и хотел бы в церкви помолиться о выздоровлении, а если не суждено, то умереть в мире.
Один из разбойников чихнул. Савл отошел от окна и, уперев руки в бока, посмотрел прямо на Годвина.
— Мы не можем выгнать его!
Тот попытался говорить спокойно:
— Ты слышал, как он чихнул? Ты что, не понимаешь, что это значит? — Аббат повернулся к монахам, чтобы его слышали все. — У них у всех чума!
Раздалось испуганное бормотание. Высокий гость из Кингсбриджа и хотел их испугать. Тогда, если Белая Голова решится на открытое неповиновение, местная братия поддержит настоятеля Кингсбриджа. Савл возразил:
— Мы обязаны помочь им, даже если у них чума. Наша жизнь принадлежит не нам, чтобы оберегать ее как спрятанное под землей золото. Мы предали себя Богу, чтобы покоряться Его велениям, и Он окончит наши дни, когда на то будет Его священная воля.
— Но впустить разбойников — самоубийство. Лесные братья всех нас погубят!
— Мы люди Божьи. Для нас смерть — блаженный союз с Богом. Чего же нам бояться, отец аббат?
До беглого монаха дошло, что он производит впечатление отъявленного труса, а здешний настоятель рассуждает здраво. Он заставил себя говорить спокойно, рассудительно:
— Искать смерти — грех.
— Но если смерть приходит к нам, когда мы выполняем свой долг, мы с радостью принимаем ее.
Годвин понял, что так можно проспорить целый день. Пустыми разговорами власть не удержать. Он закрыл ставни.
— Закрой окно, брат Савл, и подойди ко мне. — Аббат в ожидании смотрел на монаха. После недолгого колебания Белая Голова послушался. — Какие три обета ты давал, брат?
Наступила тишина. Настоятель обители понимал, что Годвин не признает в нем равного, и с вызовом посмотрел на него, но затем чувство долга взяло свое, и он произнес:
— Нестяжания, целомудрия и послушания.
— И кому ты должен повиноваться?
— Богу, правилу святого Бенедикта и своему аббату.
— Сейчас перед тобой стоит твой аббат. Ты признаешь это?
— Да.
— Должен отвечать: «Да, отец аббат».
— Да, отец аббат.
— Теперь я скажу, что делать, и ты обязан покориться. — Годвин осмотрелся: — Вы все — возвращайтесь на места.
Наступила мертвая тишина. Никто не двигался, все молчали. Может обернуться по-всякому, думал беглец, — покорностью и бунтом, порядком и анархией, победой и поражением. Он затаил дыхание.
Наконец Савл склонил голову и занял свое место у алтаря. Остальные последовали его примеру. На улице послышались возгласы, но, кажется, люди уходили. Вероятно, разбойники пришли к выводу, что так и не убедили врача осмотреть больного товарища. Настоятель Кингсбриджа подошел к алтарю и развернулся к монахам:
— Закончим прерванную молитву.
Слава Отцу и Сыну
И Святому Духу.
Пели нестройно. Братья были слишком возбуждены, но все-таки стояли на своих местах и молились. Победа.