Фидельма много слышала о Колдингеме, что приобрел сомнительную славу обители наслаждений. Поговаривали, что настоятельница Аббе слишком буквально понимает бога любви. Шла молва, будто кельи, выстроенные для молитв и размышлений, превратились в покои для пиршеств и плотских утех.
Настоятельница сидела, глядя на Фидельму с некоторым удивлением, но одобрительно.
— Мой брат, король Освиу, рассказал мне о твоем деле. — Она бегло говорила на разговорном ирландском — тот был единственным языком, который она знала в детстве на Ионе. Она повернулась к Эадульфу. — А ты, полагаю, обучался в Ирландии?
Эадульф коротко улыбнулся и кивнул.
— Ты можешь говорить по-ирландски, ибо я его знаю.
— Хорошо, — вздохнула настоятельница. Она вновь оглядела Фидельму, и вновь с одобрением. — Ты привлекательна, дитя мое. Для таких, как ты, в Колдингеме всегда есть место.
Фидельма почувствовала, что краснеет.
Аббе склонила голову набок и усмехнулась:
— Ты меня осуждаешь?
— Я не обижаюсь, — ответила Фидельма.
— И не нужно, сестра. Не верь всему, что ты слышишь о нашей обители. Наше правило — dum vivimus, vivamus — живи, покуда живешь. Мы — община женщин и мужчин, посвятивших себя жизни, которая есть дар Господа. Господь сотворил мужчин и женщин, чтобы они любили друг друга. Мы служим Господу наилучшим образом, осуществляя его замысел, живя, работая и служа ему вместе. Разве не говорит Евангелие от святого Иоанна: «В любви нет страха; но совершенная любовь изгоняет страх»?
Фидельма неловко заерзала.
— Мать настоятельница, не мое дело задавать вопросы о том, как управляется твоя обитель и по какому уставу. Я здесь, чтобы вести расследование смерти Этайн из Кильдара.
Аббе вздохнула.
— Этайн! Вот это была женщина. Женщина, которая умела жить.
— И все же умерла, мать настоятельница, — вставил Эадульф.
— Я знаю. — Ее глаза не отрывались от Фидельмы. — И хотела бы знать, какое это имеет отношение ко мне?
— Ты поссорилась с Этайн, — просто сказала Фидельма.
Настоятельница лишь моргнула, но не подала виду, что колкость огорчила ее. Она промолчала.
— Может быть, ты скажешь нам, почему вы поспорили с настоятельницей Кильдара? — поторопил ее Эадульф.
— Если вы узнали, что я поспорила с Этайн, вы, без сомнения, узнаете и почему, — с вызовом в голосе ответила Аббе. — Я выросла в стенах монастыря Колума Килле на Ионе. И по ходатайству скорее моему, нежели моего брата Освальда, наше королевство первым обратилось к Сегене, настоятелю Ионы, с просьбой послать миссионеров, дабы обратить наших подданных-язычников и открыть перед ними дорогу к Христу. Даже когда первый миссионер с Ионы, человек по имени Колман, вернулся на Иону и сообщил, что наше королевство находится за пределами искупления Христова, я снова умолила Сегене, и праведный Айдан приехал сюда и начал проповедовать.
Я была свидетелем обращения этой страны и постепенного распространения слова Христова, сначала при Айдане, а потом при Финане и напоследок при Колмане. Теперь все эти труды могут пойти прахом из-за таких, как Вилфрид и ему подобных. Я привержена истинной церкви Колумбы и буду держаться ее, кто бы ни взял верх здесь, в Стренескальке.
— Так какова же причина спора с Этайн из Кильдара? — напомнил ей Эадульф, возвращаясь к своему вопросу.
— Этот отвратительный человек Сиксвульф, мужчина, который вовсе не мужчина, вероятно, сообщил вам, что я поняла, что Этайн заключала сделку с Вилфридом из Рипона. Сделки! Коварные замыслы ad captandum vulgus! [12]
— Сиксвульф сообщил нам, что выступал посредником между Этайн и Вилфридом и что они пытались прийти к некоему соглашению до начала открытых дебатов.
Аббе с отвращением хмыкнула.
— Сиксвульф! Этот жалкий воришка и сплетник!
— Воришка? — Голос Эадульфа звучал резко. — Не слишком ли сильное слово по отношению к брату?
Аббе пожал плечами.
— Правильное слово. Два дня назад, когда мы собирались здесь, два наших брата застали Сиксвульфа роющимся в личных вещах монахов в общей спальне. Они отвели его к Вилфриду, его настоятелю, коему этот Сиксвульф служит секретарем. Вилфрид признал нарушение восьмой заповеди и велел его наказать. Его вывели и секли по спине березовыми розгами, пока она не покраснела и не стала кровоточить. Только то, что он секретарь Вилфрида, спасло его от усекновения руки. Но и после этого Вилфрид отказался уволить его с должности своего секретаря.
Фидельма поморщилась — слишком уж жестоки наказания у саксов.
Настоятельница Аббе продолжала, не заметив отвращения на лице Фидельмы.
— Ходят слухи, что Сиксвульф похож на сороку. Он не может устоять перед желанием заиметь блестящие и необычные вещицы, которые ему не принадлежат.
Фидельма переглянулась с Эадульфом.
— Ты хочешь сказать, что Сиксвульфу нельзя доверять? Что он может солгать?
— Не в таком деле, как его посредничество между Вилфридом и Этайн. Вилфрид доверяет Сиксвульфу, как никому другому; вероятно, еще и потому, что может в любой момент приказать убить Сиксвульфа или изувечить его. Страх способствует укрепленью доверия.
Она помолчала и продолжила:
— Но Этайн из Кильдара не имела права заключать подобные соглашения от имени церкви Колумбы. Когда я увидела, что этот лукавый червь — Сиксвульф — прокрался в комнату Этайн, я поняла, что затевается. Я пошла к Этайн, чтобы выяснить правду. Ведь это было бы предательство.
— И как Этайн ответила на твои увещевания?
— Она рассердилась. Но откровенно призналась во всем. Она оправдывалась тем, что-де лучше уступить в малом и незначительном и усыпить бдительность противника, внушив тому ложную уверенность в победе, чем с первой же минуты начать с ним бодаться, как коровы рогами.
Внезапно глаза настоятельницы Аббе сузились.
— Я только что поняла — не думаете ли вы, что эта ссора могла быть причиной убийства? Что, может быть, это я…
Настоятельница усмехнулась этой мысли, и Фидельма заметила, как пристально Аббе разглядывает ее своими светлыми глазами.
— Убийства нередко случаются, когда человек теряет самообладание в споре, — спокойно ответила Фидельма.
Настоятельница Аббе рассмеялась, искренне и весело.
— Deus avertat! Господи прости! Это же глупо. Я слишком ценю жизнь, чтобы убивать из-за таких пустяков.
— Но ты же сама сказала, что поражение церкви Колумбы в Нортумбрии вовсе не пустяк, — настаивал Эадульф. — Для тебя это важно. Ведь ты решила, что Этайн предает свою церковь. Все вы так решили.