Около девяти утра мы уже плыли через Салемский пролив по серому, волнующемуся морю, покачиваясь на корме рыбацкой лодки „Алексис“. В лодке было тридцать пять футов длины, и Эдвард, Дан Басс и еще двое коллег Эдварда из музея наняли ее для общества на все утро.
День был ясным, воздух обжигающе свежим, и было так холодно, что я даже удивился. Но Эдвард объяснил мне, что на море, как правило, температура ниже, чем на суше, иногда даже градусов на пятнадцать. На северо-западе собирался огромный клин густых как сметана туч. По оценке Дана, у нас было от двух до трех часов на погружение, прежде чем погода испортится.
Мне сразу понравился Дан Басс. Уверенный в себе, лет тридцати, с такими бледно-голубыми глазами, будто морская вода обесцветила их до белизны. Он говорил с бостонским акцентом, глотая окончания слов, а черты его квадратного лица выдавали в нем бостонского ирландца. Но, управляя лодкой, он сказал мне, что родился в Северной Каролине и впервые нырял, разыскивая суда в проливе Нимлино и заливе Вислоу.
— Как-то добрался я до корпуса торпедоносца времен второй мировой войны, который утонул во время шторма в сорок четвертом году. Я посветил фонарем в окно, и угадай, что я увидел? Человеческий череп, в уже заржавевшей каске. В жизни больше не видел подобной чертовщины.
У Эдварда было великолепное настроение, так же, как и у его коллег: серьезного молодого студента по имени Джимми Карлсен и веснушчатого рыжеволосого историка из отдела этнологии Музея Пибоди, Форреста Броу. Оба были опытными аквалангистами. Джимми щеголял в блузе с надписью на спине: „Увидеть Массачусетс и нырнуть“. Форрест три года назад участвовал в подъеме корабельных орудий и камбузной утвари с корабля восемнадцатого века, затонувшего у Маунт Хоуп Пойнт у побережья Род-Айленд. Оба все время объясняли мне со всеми подробностями, что они делают и почему, чтобы я не совершил по незнанию какой-нибудь фатальной ошибки, раз уж им от меня не было никакой пользы.
Джилли, закутанная в толстую стеганую парку с капюшоном, обшитым мехом, сидела на мостике рулевого с записной книжкой и секундомером в руке. Она почти не обращалась ко мне, но один раз перехватила мой взгляд и послала улыбку, говорившую мне, что между нами все в порядке — настолько, насколько это возможно. Глаза ее слезились, наверно, от холодного ветра.
Эдвард взял слово:
— Мы будем искать дальше вдоль линии побережья, с того момента, где закончили в прошлый раз. Дан установит лодку в точке пересечения тех линий, которые мы наметили, — одна по отношению к маяку на острове Винтер, а вторая — к башне епископального собора на Холме Квакеров. Якорь бросаем в месте, где эти направления пересекаются.
Дан Басс подвел „Алексиса“ немного ближе к берегу, в то время как Форрест устанавливал положение. Установка лодки в назначенном месте заняла несколько минут, но наконец мы бросили якорь и заглушили мотор.
— Сейчас отлив, — объяснил Эдвард. — Но через пару минут он закончится, и наступит самое безопасное время для ныряния. Поскольку это твой первый раз, ты не должен оставаться под водой дольше пяти минут. В воде холодно и плохо видно, а у тебя и так будет много забот с дыханием и поддерживанием равновесия. Вначале ты должен освоиться со всем этим.
Я почувствовал неприятные судороги в желудке и испытал огромное желание предложить отсрочить мое посвящение в аквалангисты до завтра или до будущей недели, может, даже до будущего года. Ветер раскачивал лодку и рвал на части наш сигнальный флаг, так что я не знал, трясусь ли я от холода или от страха.
Дан обнял меня за плечи и сказал:
— Ни о чем не беспокойся, Джон. Если умеешь плавать, то справишься с погружением, при условии, что не потеряешь головы и будешь слушаться указаний. Во всяком случае, Эдвард — первоклассный аквалангист. Он будет тебе помогать.
Мы переоделись в обтягивающие водонепроницаемые комбинезоны, а под них одели подогнанные пробковые жилеты, чтобы дополнительно предохранить себя от холода. Комбинезоны были белыми с оранжевыми капюшонами, чтобы нас можно было заметить издалека даже в мутной воде — так объяснил Эдвард. Дан Басс закрепил на мне баллон с воздухом и показал, как продувать загубник, чтобы выдуть пыль или воду, и как проверить, правильно ли функционирует регулятор расхода воздуха. Потом я надел на себя пояс с балластом, а Дан поправил грузики так, чтобы они не мешали моим движениям.
— Проверь также экипировку своего товарища, — напутствовал меня Дан. — Убедись, что помнишь, как действует его регулятор воздуха и как ты можешь освободить его от балласта в случае нужды. И вообще, постарайся все запомнить как можно лучше.
При моем первом погружении в воду со мной шли Эдвард и Форрест. Мы закончили подготовку, сидя на борту лодки, а моим товарищам в последнюю минуту приходили в головы разные советы, которые они мне еще не дали, поэтому перед самым погружением моя голова напоминала мусорную корзину. В моей памяти плавали отрывки советов, что мне делать, если стекло в маске запотеет, если перестанет поступать воздух, или (что было вероятнее всего) если я впаду в панику.
Джилли подошла ко мне, сжимая блокнот в руке, и стала за моей спиной. Ветер развевал мех на ее капюшоне.
— Удачи, — сказала она. — Будь осторожен.
— Попробую, — ответил я, чувствуя сухость во рту. — Сейчас, пожалуй, я беспокоюсь даже больше, чем тогда, когда вылетели эти окна.
— Какие окна? — спросил Эдвард. Он посмотрел на меня, потом на Джилли, но когда увидел, что ни один из нас не собирается ничего объяснять ему, пожал плечами и отвернулся.
— Готовы? Прыгаем!
Я сунул загубник, помолился в душе и пятой точкой вперед упал в море.
Внизу было холодно и царил полный хаос: ничего, кроме мутной воды и поднимающихся пузырей воздуха. Но когда я начал погружаться, я заметил поблизости яркое пятно комбинезона Эдварда, а с другой стороны еще одно светлое пятно: это Форрест прыгнул за нами. Я начал думать, что погружение с аквалангом не так уж и страшно, как я его себе воображал.
Все трое, работая ластами, мы включились в подводное течение.
Эдвард и Форрест ловко, грациозно, а я — с энтузиазмом, но в значительно более плохом стиле. Океан был в этом месте не слишком глубок, особенно при отливе, футов двадцать-тридцать, не больше, но для меня даже это было чересчур. К тому же вода была так мутна, что я старался держаться поближе к своим спутникам.
По мере того, как мы опускались на дно, мне было все труднее сохранять устойчивость. Наконец, когда мы задержались в паре футов над пологим склоном илистого побережья Грейнитхед, я почувствовал себя парящим в невесомости — причем проявлял явную склонность к легким подъемам и спускам, когда вдыхал и выдыхал воздух. Я был хорошим пловцом. В школе я был в команде по плаванию и даже завоевал бронзовую медаль в плавании брассом. Но подводные поиски в ледяном черном иле на северном берегу пролива Грейнитхед — это было совершенно другое дело. Я чувствовал себя неуклюжим, неопытным, взволнованным ребенком, который еще не полностью овладел координацией движений.