— Не верю тебе, — повторил я, уже начиная верить. Боже, снова обладать ею, касаться ее волос, видеть ее глаза и слышать ее смех. Ручьи слез текли по моим щекам, но я даже не замечал этого.
Изображение Джейн снова начало растворяться и исчезать. Вскоре она стала почти невидимой — еле заметная тень на стене, бестелесный силуэт.
— Джон, — прошептала она, расплываясь в воздухе.
— Подожди! — закричал я. — Джейн, ради Бога, подожди!
— Джон, — повторила она и исчезла.
Я стоял на лестничной площадке так долго, что у меня заболела спина. Потом я вернулся вниз, вошел в гостиную и налил себе виски „Шивас Регал“ из бутылки, в которой оставалось уже на донышке. Я решил, что ночь проведу здесь. Разожгу огонь в камине. Может, тепло выманит назад духов. Может, придет такое время, что Джейн и я снова будем сидеть перед камином, как раньше, и рассказывать друг другу, что мы будем делать, когда разбогатеем. Это было больше, чем я мог вынести.
Я сидел у камина до поздней ночи, пока не погас разожженный огонь и в комнате не стало холодно. Я запер двери, завел часы и очень сонный пошел наверх. Я чистил зубы, глядя на свое отражение в зеркале, и раздумывал, не свихнулся ли я на самом деле, не довели ли меня нереальные события последней недели до безумия.
А ведь Джейн на самом деле была здесь и говорила со мной голосом Микцанцикатли, владыки Митклампы, Страны Мертвых. Ведь она обещала мне вернуть утраченное счастье. Она обещала, что я верну ее себе, ее и еще не рожденного сына, а может, и Констанс Бедфорд. Наверно же, ведь я не мог себе этого вообразить. А если это был только сон, то почему я так упорно сопротивляюсь мысли, что должен помочь Микцанцикатли? Ведь множество людей погибнет, если демон будет выпущен из медного ящика на свободу. Но что мне до этого? Множество людей погибает ежедневно в дорожных происшествиях, и с этим я тоже ничего не могу сделать. Зато за освобождение же демона меня ожидает высокая награда, а ведь я только помогу предназначению.
Я уже почти засыпал, когда позвонил телефон. Я отяжелело поднял трубку и сказал:
— Джон Трентон слушает.
— Ах, так, значит, ты дома? — заговорил взбешенный девичий голос. Ну, конечно же, раз тебя нет у меня. Благодарю за великолепный вечер, Джон. Я как раз выбросила в мусорное ведро твой ужин.
— Лаура?
— Конечно, Лаура. Только Лаура могла быть такой идиоткой, чтобы приготовить итальянский ужин и ждать тебя половину ночи!
— Лаура, прости, ради бога. Сегодня вечером кое-что случилось… и меня это совершенно вывело из равновесия.
— Как ее зовут?
— Лаура, перестань. Прости. Все так ужасно перепуталось, что я начисто забыл, что должен прийти к тебе ужинать.
— Наверно, ты хочешь мне это компенсировать?
— Знаешь, пожалуй, да.
— Ну так не старайся. А в следующий раз, когда придешь в кафе, сядь за столик, который обслуживает Кэти.
Она бросила трубку, и мне был слышен лишь звук зуммера. Я вздохнул и тоже положил трубку.
Тут же я услышал тоненькое пискливое пение.
Мы выплыли в море из Грейнитхед
Далеко к чужим берегам…
Безумный голос наполнил меня еще большим страхом, потому что я понял истинный смысл этих слов.
Но нашим уловом был лишь скелет,
Что сердце сжимает в зубах.
Это была не старая матросская песня и наверняка не песня о ловле рыб. Это была песня о Микцанцикатли и о том, как Дэвид Дарк и экипаж „Арабеллы“ поплыли в Мексику, чтобы привезти демона в Салем. Это была песня смерти и уничтожения.
На следующий день, во вторник, меня посетил утром в лавке знакомый представитель местной полиции, который хотел задать мне несколько вопросов по делу Констанс Бедфорд. Коронер установил, что причиной смерти было обширное повреждение обеих долей мозга вследствие резкого и неожиданного охлаждения. Детектив в плохо скроенном костюме расспрашивал меня, не держу ли я дома баллоны с жидким азотом или кислородом. Это был глупый вопрос, но наверняка он должен был задать его по формальным причинам.
— Вы не держите дома льда? Льда в больших количествах?
— Нет, — уверил я его. — Ни льда, ни жидкого кислорода или азота.
— Но ваша теща умерла от холода.
— От холода или от чего-то подобного, — поправил я его.
— А из-за чего? — заинтересовался он. — Врач сказал, что на нее воздействовали такой низкой температурой, что ее глазные яблоки в буквальном смысле слова полопались. Ну так вот, как до этого дошло?
— Не имею понятия.
— Но ведь вы там были.
— Видимо, это было проявление какой-то климатической аномалии. Я только увидел, как она упала на тропинку.
— Потом вы побежали вдоль берега. Почему?
— Хотел позвать на помощь.
— Ближайшие соседи живут ста метрами дальше, но в противоположном направлении. К тому же у вас есть телефон.
— Я просто запаниковал, — заявил я. — Разве это преступление?
— Послушайте, — сказал детектив, уставив на меня глаза, зеленые, как зрелые ягоды винограда. — Вы уже второй раз в течение недели упоминаетесь в связи со смертью при невыясненных обстоятельствах. Так что окажите мне услугу и в будущем постарайтесь избегать таких ситуаций. Вы подозреваемый в обоих случаях. Еще раз с чем-то попадетесь, и вас будут вынуждены посадить, и надолго. Вы понимаете меня?
— Я понимаю вас.
Допрос вывел меня из равновесия, поэтому через полчаса я запер лавку и поехал в Салем. Я запарковался на улице Либерти и отправился в пассаж навестить Джилли. Когда я вошел, она как раз продавало красное платье, предназначенное, судя по длине, явно для подметания улиц, какой-то увесистой блондинке тяжелого калибра, но улыбнулась при виде меня и явно была обрадована.
— Я думала о тебе, — заявила она, когда клиентка выплыла из салона.
— Я тоже о тебе думал, — признался я.
— Эдвард говорил, что поездка в Тьюсбери была крайне полезной и что старый Эвелит сказал вам, где вы можете найти то, что ищете.
— Точно. Я как раз собираюсь к Эдварду.
— В этом нет нужды. Я встречаюсь с Эдвардом на ленче в двенадцать. Может, пойдешь с нами?
— Мисс Маккормик, с огромным удовольствием.
Мы встретились с Эдвардом перед Музеем Пибоди и пошли в ресторан „Чарли Чан“ на пристани Пикеринга.
— Мне неожиданно захотелось китайской кухни, — заявил Эдвард. — Все утро я каталогизировал восточные гравюры, и когда я думал о Макао и Уам, у меня все время перед глазами были соевая лапша и жареные креветки.
Нас посадили за столик в углу, кельнер принес нам горячие полотенца, а потом тарелку „дим сум“, китайской закуски.