Марья кинулась звонить. Разговаривала она с Олегом минут пять, после чего протянула трубку мне.
– У Марьи что, обострение? – сокрушенно спросил Олег. – Она все про какого-то сатану болтает.
– Это в переносном смысле, просто Георгий нам не понравился.
– Чем?
Вопрос поставил меня в тупик. Сказать правду я не могла, потому что она унижала мое человеческое достоинство; что соврать, не приходило в голову, и я ответила:
– Он показался мне жуликом.
– Чепуха, я доверяю чутью Виктора. Виктор абсолютно надежен, он простой человек из народа… Конечно, в нем отсутствует интеллигентность, но ведь не это главное. В конце концов, он спас мне жизнь.
– Очень может быть, что он тебе по башке и шваркнул, – по обыкновению подслушивая по параллельному телефону, вмешалась Марья.
– Глупость. Во-первых, я неплохо разбираюсь в людях, во-вторых, это утверждение начисто лишено смысла. Зачем ему бить меня по голове и красть фотографии?
– Чтобы супостату отдать.
– А зачем вызывать «Скорую»?
– Он не лишен сострадания.
– Чепуха. Виктор нашел меня бесчувственного и спас от смерти, а тебе он не понравился из-за дурацкого снобизма.
Только то обстоятельство, что ему не так давно сильно стукнули по голове, удержало меня от слов, что вертелись на языке. Это я-то сноб?
– Он нам не подходит. И при чем тут твой Виктор? Мы говорим не о нем, а о том типе, что служил в разведке. Найдем другого охранника, – сурово закончила я, бросила трубку и отправилась спать.
Сон не шел. За стеной ворочалась Марья и время от времени вздыхала. А я вновь подумала о странной парочке, но теперь спокойно, без раздражения. Олег, конечно, прав. Вряд ли морячок покусился на фотографии и его голову. Действительно, нелогично в этом случае «Скорую» вызывать, разумнее побыстрее смыться. Однако кое-что в его диалоге с Георгием теперь насторожило. Морячок намекал на то, что вокруг нас происходит нечто серьезное, а мужа моего обозвал шпаной, причем мелкой. Очень смело для алкаша. Не простой он алкаш, а уж его дружок или кто он там… «Стоп, не увлекайся», – одернула я себя. Они еще упоминали моего папу. Вряд ли того, что умер двадцать лет назад, или того, что скончался в Израиле. Может, есть еще папа, о котором я не знаю? Не худо бы поговорить об этом с мамой.
Тут я вспомнила, что папа из Израиля почему-то очень взволновал Олега, хотя ему-то что за дело до моих отцов? Что-то вокруг меня происходит… И дело не только в муже, тут что-то еще. И эти двое появились неспроста. С этой тревожной мыслью я и уснула, а проснувшись рано утром, тихо покинула квартиру, воспользовавшись тем, что Марья дрыхнет без задних ног.
Мама пила кофе, устроившись на балконе. Я присоединилась к ней.
– Как твои дела? – спросила она.
– Нормально, – ответила я, не желая расстраивать ее и прикидывая, как бы половчее все выспросить. Не могу же я, в самом деле, вот так взять и заявить: «Мама, скажи, пожалуйста, сколько у меня отцов?» – Зря мы распилили подсвечник, – заметила я. – Возможно, это действительно реликвия.
– От него ждали не реликвии, а реальной помощи, – нахмурилась мама, – и с его стороны даже невежливо… Знаешь, я больше не желаю о нем слышать.
Мы замолчали. Я продолжила прикидывать и так, и эдак, но вопрос, за ответом на который я сюда явилась, все же не задала. И правильно: отцов у меня может быть сколько угодно, а вот мама одна, и обижать ее ни к чему.
Съев черничный пирог, я отбыла восвояси. Марья к моменту моего возвращения уже успела обратиться ко всем святым с просьбой незамедлительно вернуть меня живой и здоровой.
– Ты меня с ума сведешь, – заметила она с обидой, а я подумала, что особого труда для этого не потребуется.
Потом я села за работу, Марья увлеклась тетрадкой в красной обложке, и день прошел довольно спокойно.
В половине третьего у нас появился Андрей Гридин, хоть его и не звали. Он казался еще более грустным и каким-то облезлым, что поспешил списать на несчастную любовь. Ко мне, разумеется.
– У меня большие сомнения в истинности твоей любви, – сердито заметила я.
Его буквально перекосило от возмущения.
– Но почему?
Я решила быть откровенной. Если он воспримет это как оскорбление, тем лучше, избавлюсь от шпиона, а еще от необходимости выслушивать глупости.
– Ты ведь знаешь, что произошло с Олегом?
– Разумеется. По этой причине я и приехал.
– При нем были какие-то важные документы?
– Да.
– Но украли только конверт с фотографиями?
– Вот именно.
– И что ты думаешь по этому поводу?
– Что твой муж рехнулся. Чем скорее ты с ним разведешься, тем лучше.
– А от кого он мог узнать о фотографиях, как по-твоему?
Андрей на мгновение замер, а потом густо покраснел, точно я позволила себе нечто в высшей степени неприличное.
– Ты намекаешь, что я…
– Я не намекаю, а задаю вопрос. Я принесла конверт, отдала его Олегу и сообщила об этом тебе. А через некоторое время на Олега напали. Если это мой муж, как он мог узнать, что конверт в портфеле?
– А как об этом мог узнать я? Подглядывал в замочную скважину? Любой здравомыслящий человек оставил бы конверт в кабинете, там есть сейф. А он зачем-то потащил его с собой.
Конечно, в этом была своя правда. Однако тот факт, что Андрей Петрович мог подглядывать за Олегом, лично у меня удивления бы не вызвал. Я вполне могла представить такую картину.
– Тогда что же произошло? – продолжала настаивать я.
– Думаю, твой муж просто решил лишить тебя поддержки и с этой целью отправил Олега в больницу. Его парни на всякий случай заглянули в портфель и обнаружили там конверт. Хотя… Олег не сразу поехал к Медведеву, перед самым отъездом его вызвал мой отец и устроил нагоняй: тот вовремя не ответил на какие-то письма. После этого Олег отправился сначала в одну контору, а уж потом к Медведеву. Что, если он где-то проговорился об этом конверте… – Я закатила глаза, демонстрируя тем самым свое отношение к этой версии. Будучи адвокатом, Андрей мог бы придумать что-нибудь и получше. – В любом случае, я здесь ни при чем, – закончил он. – Мне и в голову не пришло звонить твоему мужу. И я не собираюсь шпионить в его пользу, если ты об этом. Я хочу, чтобы ты с ним развелась. Более того, я сам развожусь.
– С какой стати? – забеспокоилась я.