Второй был намного грузнее, и, как показалось Фарамунду, значительно старше. Когда он ступил во двор, Фарамунд невольно протер глаза. Они совершенно не скрывались, даже мечи не вытащили из ножен!
Через двор пошли быстро, но без суетливости и, как он видел отчетливо, беспечно. Сердце застучало в страхе. Они знают, что в доме мертво. Значит, это они сделали, навели порчу... Или хотя бы только сон, но ему одному удалось избежать!..
Оба незнакомца шли к крыльцу. Фарамунд торопливо огляделся, бежать и укрываться уже некуда, сделал шаг назад, вжался в темный угол.
Ступеньки слегка заскрипели, на мгновение в дверном проеме вырос темный силуэт, тут же исчез, Фарамунд ощутил движение воздуха совсем рядом. Второй вошел следом, не дожидаясь знака от первого.
Привыкшие к ночи глаза Фарамунда видели, как оба прошли через холл к лестнице. Оба негромко переговаривались, явно не страшатся охраны...
— Здесь его нет, — донесся молодой голос. — Черт!.. Где же...
— Загляни в кладовку, — предложил старший. — Может, напился и лежит как свинья?
— Хорошо бы... А если к женщинам, это хуже...
— Что, впервые убивать и женщин?
— Да нет... к тому же их убивать не обязательно. Даже лучше! Найдут зарезанным в женской постели, тут же всем все понятно...
Послышался короткий смешок:
— Ну да, либо ревнивый муж отомстил, либо сама зарезала... Я так проделывал тоже. Но если ушел к женщине за пределы крепости?
— Он что, совсем дурак? Ему любую девку прямо в постель...
Фарамунд слушал, оцепенев. Они говорили на другом языке, странном и непохожем на языки герулов, готов или лангобардов. В этом языке ясно слышался шорох горячих песков, крики неведомых птиц и даже шипение огромных змей, невиданных в этих краях, но он, Фарамунд, понимает, все, о чем говорят!
Послышался стук упавшего стула, ругань младшего. Совсем не таятся, сволочи. Донесся раздраженный голос:
— Придется искать по всему дому.
— Насколько долго защита?
— Это знают Старшие. Но мы должны успеть осмотреть даже двор, если понадобится.
— Вряд ли такое раньше случалось!
— Да, но Старшие такие случаи наверняка предусматривают...
— Конечно, Старшие знают все.
В голосе звучало такое преклонение, что озноб снова побежал по спине Фарамунда. Этот человек говорил о неведомых Старших так, словно те не люди, а боги...
— Старшие знают, — повторил другой почтительно. — Не зря же они могут смотреть в наши черепа, как в раскрытые книги! Ты бы не знал, если бы мог читать в людских душах?
— Тихо, не смей такое даже думать...
Фарамунд с бьющимся сердцем на цыпочках выбежал во двор. В черепе билась о стенки паническая мысль: так вот что значило то странное ощущение, когда в черепе словно рылись чужие пальцы! Выходит, кто-то, в самом деле, рылся?
Лунный свет заливает двор, высвечивает каждую щепочку. С замирающим сердцем следил за крохотной тучкой, что ползла в сторону холодного сверкающего диска, но медленно, слишком медленно...
Стиснув зубы, он рискнул пробежать под стеной. Голова сама уходила в плечи, он чувствовал себя как улитка, лишенная раковины, мышцы спины сжались, готовые встретить болезненный удар сверху...
Оставался ярко освещенный двор, но если те двое колдунов уже осмотрели его комнату, то сейчас опускаются по лестнице... Он промчался мимо колодца как олень, прыгнул в темный проем между кузницей и конюшней.
Сердце колотилось, словно пробежал милю. Стукнула дверь, на крыльце появился младший, за ним вышел второй. В руках все еще холодно блистали длинные узкие ножи.
— Начнем с конюшни? — предложил младший.
Второй засмеялся:
— Думаешь, питает нездоровую страсть к лошадям? Нет, эти наивные дикари еще чисты нравами... Сперва загляни в людскую, он мог перепиться с челядью и там храпит. А я пойду навстречу, начиная от тех казарм... или бараков для солдат, как они тут называют.
— Ну, у них нет еще таких понятий, как казармы или солдаты. Это дикари!
— Но сами казармы есть, — сказал голос трезво.
— Думаешь, в этом дикаре видят угрозу?
— Кто знает замысел Старших? Возможно, что-то личное...
— У Старших?
В голосе прозвучало такое недоверие, что Фарамунд сразу представил этих таинственных Старших древними старцами, у которых в душах не осталось огня, не осталось ничего личного, которые живут только воспоминаниями и заботами о племени вообще.
— Кто знает, — ответил первый голос, — кто знает Старших?.. У них свои бури.
Второй почтительно молчал, Фарамунд слышал его сопение совсем рядом. Похоже, первый допущен к Старшим чуть ближе, всячески на это намекает, гордится, выставляет напоказ.
— Хорошо, я пошел через помещения для слуг.
Фарамунд видел, как оба разом пошли один направо, другой налево. Когда и старший скрылся в помещении для воинов, Фарамунд метнулся к забору, подпрыгнул, ухватился за край. Здесь был яркий лунный свет, проклятая тучка проползла мимо. Чувствуя себя абсолютно беспомощным, он подтянулся, перевалился на тут сторону.
Двое коней спокойно стояли перед запертыми воротами. Кровь шумела в голове, грудь ходила ходуном. Он смотрел во все глаза на коней, еще не видел таких высоких, статных, с сухими мускулистыми телами, ноги перевиты сухожилиями, даже простолюдин поймет, что такие кони могут мчаться, обгоняя ветер, и что усталости не знают.
Умные морды повернулись в его сторону. Не стреноженные, даже не привязанные к воротам, кони терпеливо ждали хозяев. У него мелькнула сумасшедшая мысль вскочить на одного, другого за узду, и пусть попробуют догнать, а он умеет перескакивать на ходу с одного на другого... да, умеет, теперь он это чувствует!
Под ногами едва слышно хрустели камешки. Он скатился в ров, пробежал по сухой земле, пора заполнить водой, выскочил на другую сторону. Здесь все тот же нещадный лунный свет, он как на ладони, до леса далеко, хотя можно успеть, пока эти обыскивают весь дом и строения...
Он пробежал вокруг всей крепостной стены, в лицо пахнуло сыростью. Голый берег в лунном свете как на ладони, видно даже бегающих муравьев...
Задержав дыхание, он быстро перебежал, скатился вниз до самой воды. Едва сдерживаясь, вошел в волны как можно медленнее, сбоку хмуро выступала из мрака черная громада пристани. Опустился с головой, избегая брызг и хлюпанья, поднырнул под черные осклизлые бревна. Макушка уперлась в твердое, пахнущее тиной и жабами, вода неспокойно колыхалась у подбородка.