– Я просто уверен, что подружимся, – согласился Иван.
Люша в который раз удивилась его спокойствию и правоте. Она благодаря Ивану даже на Светозара по-другому взглянула: ведь он, оказывается, испытывает к детям совершенно естественные отцовские чувства. И абсолютно прав он, что встревожился, между прочим! А ей надо было раньше познакомить его с Иваном. Простая истина, а долго доходила!
Мужчины встретились, пообщались и – что удивительно – понравились друг другу! Такие разные, а легко нашли общий язык. Светозар даже извинился за угрозы в адрес Ивана, тем более переданные через детей.
– Я, наверное, от неожиданности. Люша не говорила, что замуж собирается. И вдруг… Мы с мамой встревожились, – объяснял Светозар.
– Нам надо было раньше познакомиться, ты прав, – убежденно признавал собственную неправоту Иван.
На этом фронте воцарился мир.
* * *
В отношении спасенного мальчика план их полностью сработал! В опеке уважительно отнеслись к крепкой семейной паре, стремящейся подарить счастье еще одному ребенку. Все так и выходило, как разъяснял Ивану адвокат. Сначала им предложили оформить опекунство, а если никто не найдется из кровных родственников, то через определенное время вполне естественно произойдет и усыновление.
Навещали мальчика в больнице каждый день. Наконец врачи пообещали, что через неделю, после проведения повторных анализов, Алешу, вероятно, можно будет забрать домой. С Викторией Александровной ребенок на тот момент крепко сдружился. Он помнил ее по прогулкам во дворе, когда еще жива была бабушка. Виктория Александровна первая и обнаружила, что Алеша Маленький (так его называли в семье, чтобы отличать от Алеши Большого) – умеет многое из того, чему ее внучка Зайка никак не может научиться. Он бегло читал, легко считал в уме, знал латинский алфавит и некоторые английские выражения.
– Подумать только! – восклицала обычно Люшина мама, возвращаясь из больницы после очередного открытия очередных граней Алешиного таланта. – Только подумать: иметь такого одаренного ребенка и принимать наркотики! Так подло протратить свою жизнь! Его надо беречь! Лишь бы с ним все было хорошо!
– Мы постараемся! – обещал Иван.
* * *
Он боялся верить своему счастью. Вроде каждый шаг рассчитан. А никакой уверенности нет все равно. Подступила бессонница и воспоминания, которые приходили к нему лишь в случае надвигающейся беды.
…Те высокие холмы, за которыми их ждала дорога и встреча со своей колонной, Ивану не понравились сразу. Окутанные влажной дымкой и предрассветной мглой, холмы эти показались ему двумя могильными курганами, под которыми спят вечным сном павшие великаны. Его передернуло – то ли от сырости, то ли от дурных мыслей. О могилах, покойниках нельзя думать в местах, где поселилась и жрет все живое смерть.
Выдохнув, Иван нагнулся, проверил обувь, поправил висящий под мышкой автомат. Их командир, не обстрелянный еще, молодой, глуповатый, розовощекий, по-взрослому хмурил брови, поглядывая то на карту, то на зловещие холмы. Он взмахом руки подозвал к себе Ивана:
– Пойдем по ложбинке, между холмами проскользнем, иначе не успеем вовремя, – непререкаемым тоном объявил лейтенант Ивану, который при всем своем военном опыте был ефрейтором, а потому решения офицера для него являлись законом.
На холмах вполне мог засесть противник, и если это так, измученным долгим переходом бойцам уготован огненный мешок. Но, видимо, в военных университетах преподавали нынче науку, мало что значащую на практике. И возражения не принимаются. Что оставалось? Вдохнуть и подчиниться.
Он пытался подружиться с лейтенантом, вместе с ним иной раз выпивал, но так и не смог втолковать гордому своим офицерством юнцу практическую военную мудрость, нажитую боевым опытом. Субординация – ети ее! Этот щегол – офицер…
…Первый выстрел хлопнул, когда они прошли ровно половину пути между холмами. Лениво как-то хлопнул, в никуда. А вслед за первым их, растянувшихся в цепочку, стали поливать очередями сквозь туман откуда-то сверху, с холмов. И очереди были какие-то вялые, неприцельные. Но они заставили цепочку рассредоточиться и залечь, прижаться к земле. А этого делать было нельзя: ребята, в основном малоопытные солдаты-срочники, вжимались в землю лицом, не пытаясь отстреливаться. Иван скинул тяжелый рюкзак со спины, прилег, оценил обстановку.
– Чего ждем, красавцы? Пока эти слезут вам глотки резать, как баранам? – зло рыкнул Ваня бойцам, которые гордо именовались «разведкой», но названию своему не соответствовали. Глянул на лейтенанта – тот сжался в позе эмбриона, с округленным от ужаса открытым ртом и выпученными глазами. В командиры он в данный момент явно не годился, и Ваня привычно скомандовал:
– Сеня, Жгут, Самокат – за мной, остальные отстреливаться! Мать вашу, ссыкуны, стреляйте!
Он оглянулся через плечо на взрыв: кто-то из ребят рванул вперед и напоролся на растяжку – судя по всему осколочную «МОНку». Послышались истошные крики сзади, стрельба усилилась, но Ване было уже некогда – он уже определил примерное расположение места, где засели боевики. Своим боевым чутьем, которое работало безукоризненно, как самые точные часы, он понял, что надо делать петлю, иначе эта «ленивая» перестрелка кончится плохо. И, как рысак, рванул назад, по пройденному уже пути, а метров двести спустя резко взял вправо, в гору. Сзади, тяжело дыша, резво бежали его бойцы. Поднялись повыше, так, чтобы оказаться над засадой противника, остановились, присели рядышком на корточки:
– Идем попарно, – я с Самокатом пойду поверху. – Юра-Самокат понятливо кивнул ему, и Ване стало легче – его напарник был отличным стрелком и прирожденным воином. – Вы двое – давайте прямо. Я начинаю первым…
Они перевели дух и рванули в сторону засады. Иван рассчитал правильно – они подошли так, что оказались над гнездом боевиков. Устроились те хорошо: заранее подготовили позицию на уступе, сделали лежки, а теперь спокойно, по одному отстреливали ребят в ложбинке. К счастью, туман не давал гадам как следует прицелиться, поэтому огонь был в основном подавляющий.
Последние метры к засаде они ползли. Замерли в непосредственной близости от боевиков. Те ничего не чуяли, весело переговаривались на своем языке, один, старший, довольно поглаживал свисающую до объемного пуза бороду и хватался за кинжал. Иван глядел на него, и в груди его закипела и заклокотала животная ненависть – наверняка этот боевик резал глотки молодым солдатам, попавшим к нему в плен. Этим же кинжалом.
Ваня перекатился на спину, вытащил из кармашка на разгрузке гранату. Снял предохранительную скобу, разогнул усики на кольце. Самокат понятливо сделал то же самое. Оба одновременно вынули кольца и, прождав полторы секунды, именно так гранату «поджаривают», чтобы враг не мог кинуть ее, взведенную, обратно, уронили гранаты на боевиков.
Сдвоенный взрыв поднял облако пыли и грязи там, где еще секунду назад переговаривались между собой боевики! Сунув вперед стволы, Иван и Юра начали длинными очередями поливать боевиков сверху, присели, молниеносно сменили магазины, пустили еще по очереди. Сбоку тоже стреляли: вторая пара сделала свое дело, прижав гадов к земле. По-звериному зарычав, Иван прыгнул на лежку, подбежал к толстому боевику, который чудом выжил и теперь, растеряв все свое самодовольство, сидел на заднице и подвывал от ужаса. Подбежав к нему, Иван заглянул в лицо врага. Тот раскачивался на месте и бормотал какую-то чушь, не пытаясь даже взяться за автомат. Ваня плюнул и ударил духа раскаленным от стрельбы дулом в лоб, одновременно нажав на курок. Тело с разбитой выстрелом головой осело на землю.