Но кашель отпустил. Константин Иванович отдышался, достал из холодильника нераспечатанную пачку апельсинового сока, налил себе полный стакан. От ледяного сока стало легче.
«Нет, – сказал он себе, – я не буду нервничать и сходить с ума. Наверное, у нее какие-нибудь дамские дела, парикмахер, косметичка, портниха, вязальщица… Мало ли? Мы ведь с самого начала договаривались, что она не обязана отчитываться по мелочам: куда пошла, во сколько вернется. Никакой ревности. В нашей ситуации ревность непозволительна: только пусти ее в душу – сожрет. Я верю своей девочке, как самому себе. Она меня не предаст».
Когда он шел от подъезда к гаражу, перед ним словно из-под земли выскочил молодой человек отвратительной наружности. Длинные сальные космы грязно-желтого цвета, зеленый кожаный пиджак, розовые кожаные брюки, противно обтягивающие пухлые короткие ляжки, огромная серьга в ухе – стекляшка, фальшивый бриллиант.
– Константин Иванович, здравствуйте! – Микрофон ткнулся ему прямо в губы, рядом с зелено-розовым кожаным придурком выпрыгнул из-под земли еще и оператор с телекамерой. – Несколько слов для еженедельной передачи «Чумовой стоп-кадр». Как вы себя чувствуете? Подозреваете кого-нибудь конкретно? Ходят слухи, что ваш сын переживал любовную драму… За час до убийства он подрался с любовником своей жены… Что вы можете сказать по этому поводу?
– Вон! – громовым голосом завопил Калашников. – Пошел вон!
Из будки возле крытого гаража уже вылезал сонный охранник.
– Уберите их отсюда! Сейчас же! Сию минуту! – кричал Константин Иванович.
Впервые за многие годы, а возможно, и за всю жизнь, великий актер не владел собой. Боль, копившаяся в душе с той минуты, когда он узнал, что сына больше нет, вдруг вырвалась наружу, затопила все вокруг. Исчезли кожаный наглец с микрофоном, оператор с камерой, охранник в камуфляже, рифленые ворота гаража. Мокрый асфальт поплыл под ногами, дождь бил в лицо и становился горько-соленым. Константин Иванович плакал.
Не замечая ничего и никого вокруг, он добрел до своей синей «Тойоты», долго не попадал ключом в замок. Оказавшись наконец в салоне машины, он упал лбом на баранку руля.
Охранник давно отогнал репортера и оператора. Подойдя к машине, он осторожно постучал в стекло.
– Константин Иванович, вам плохо? Помощь нужна?
– Нет, – Калашников повернул к нему заплаканное лицо, – спасибо, Геннадий, уже все нормально. Просто сорвался из-за этого ублюдка… – Всех бы их к стенке… суки, журналюги! – Охранник смачно сплюнул и сочувственно покачал головой.
Калашников вытер глаза платком, громко высморкался и завел мотор. Он уже опаздывал к Уфимцеву.
Генерал встретил его в тельняшке и потертых джинсах.
– Держись, Костя. Мы с гобой старая гвардия, обязаны держаться.
Полная свежая генеральша Клара Борисовна хлопотала на кухне. Она вышла в прихожую поздороваться с гостем, чмокнула старого актера в щеку. От нее уютно пахло тестом, ванилью, жаром духовки.
– Ты как, Константин, мучное позволяешь себе иногда? – спросила она. – Я плюшки затеяла к чаю.
– Позволяю, – слабо улыбнулся Калашников, – спасибо, Кларочка; Как у вас хорошо, ребята, прямо душа отдыхает.
– Да, – кивнула Клара, – у нас хорошо. Живем дружно, вот уже тридцать пять лет.
Это прозвучало как язвительный, неуместный намек. Генерал покосился на супругу и чуть нахмурился.
После развода с Надей и женитьбы на Маргоше многие жены старых приятелей осудили Константина Ивановича, называли его поступок предательством, пророчили ему ветвистые рога.
– Он еще наплачется со своей фифой, ей ведь не я нужен, а имя, деньги, положение, – говорили стареющие жены своим молодящимся, легкомысленным мужьям.
Калашников знал, что Клара Борисовна Уфимцева открыто заявляла:
– Ноги этого сукина сына в моем доме не будет. Поганец, старый гульбун?
Первое время после развода Надю активно приглашали в гости, жалели, с удовольствием при ней обливали грязью «эту мерзавку, соплячку» Маргошу, клялись, что никогда с ней даже не поздороваются.
Но постепенно безнадежные Надины глаза и ее скорбное молчание надоели. С Надей было скучно, она совсем сникла и, по мнению многих, опустилась, перестала за собой следить, позволила себе растолстеть, постареть. А так нельзя. Стали говорить, что отчасти она сама виновата, надо было что-то делать, держать себя в форме. Да, трудно, с каждым годом все трудней. Но никуда не денешься. Надо оставаться женщиной и в пятьдесят, и в шестьдесят, хитрить по-женски, бороться за мужа, и вообще в семейных делах редко бывает, что один полностью прав, а другой кругом виноват.
Постепенно эта неприятная история потеряла остроту, обсуждать ее стало неинтересно. О Наде потихоньку забыли, к Маргоше привыкли. Константин Иванович водил ее с собой повсюду. Она умела нравиться даже женам старых приятелей Калашникова. Чудесная девочка, такая обаятельная, непосредственная, живая… И все-таки Клара Уфимцева не удержалась, спросила:
– Как Надя?
– Плохо, – вздохнул Калашников, – у нее был гипертонический криз.
– Если нужна помощь, ты скажи, ведь горе-то какое! Я позвоню ей обязательно.
– Спасибо, Кларочка.
– Ох, плюшки-то мои! – спохватилась генеральша и убежала на кухню.
Уфимцев и Калашников прошли в гостиную. На журнальном столе уже стояли маленькие рюмки, бутылка французского коньяка, ваза с фруктами.
– Ну что, Костя, давай по маленькой?
– Не могу, Сережа, я за рулем.
– Чепуха. Вызову шофера, отвезет тебя. Не думай об этом. Надо Глеба помянуть.
Выпили молча, не чокаясь. Генерал коротко вздохнул и выжидательно посмотрел на Калашникова.
– Сережа, я бы хотел, чтобы ты взял под контроль расследование, – начал Константин Иванович, – скорее всего это заказное убийство. Но следователь не исключает и другие версии, так сказать, личного порядка. Ревность, месть и прочая ерунда. Ты сам знаешь, ситуация в нашей семье непростая. Мне бы не хотелось выносить сор из избы.
– Кому ж нравится сор-то выносить? – горько усмехнулся генерал. – Ты у нас знаменитость, к тому же депутат. Да и Глебушка, царствие ему небесное, не последним был человеком. Я понял тебя. Костя.
Калашников машинально отметил про себя, что в последнее, время генерал все чаще поминает Господа и царствие небесное. А еще недавно был воинствующим атеистом. Что ж, надо идти в ногу со временем и следить за административной модой. Бывшие партийные чиновники, еще вчера боровшиеся с «религиозными пережитками», сегодня красят яички на Пасху, крестят внуков, отпевают умерших родителей, приглашают батюшек освящать свои особняки и «Мерседесы», рестораны и магазины. У кого они есть, конечно.