Однако голливудская улыбка и изысканный старомодный речевой оборот не растопили суровое сердце маленькой блондинки.
– Так, а ну-ка идите отсюда! Сию минуту!
– Почему? – спросил Артем, все еще улыбаясь.
– Потому что вас никто не приглашал! Вон отсюда! Чтобы духу вашего здесь не было! – Она стала теснить Артема к двери.
Толстушка оказалась на удивление сильной. Ну не драться же с ней, в самом деле! Артем отступил. Дверь захлопнулась у него перед носом. Он понял, Орловой нет дома. Это, вероятно, какая-нибудь родственница или домработница. Ну что ж, есть шанс поймать молодую вдову на улице, у подъезда, когда она будет возвращаться домой. Не могла она уйти надолго накануне похорон.
Во дворе народу было мало. Трое малышей тихо, сосредоточенно копались в песочнице. На единственной целой скамейке сидела, уткнувшись в книгу, молодая мамаша. Рядом две бабушки быстро двигали вязальными спицами и обсуждали, отчего у детей бывает диатез и как с ним бороться.
– Надо было хоть бутербродов взять! – ворчал Игорь. – И чаю в термосе. Слушай, ты посиди, я смотаюсь к ларьку, куплю чего-нибудь, жрать хочу, не могу.
Он уже собрался бежать к ларьку, но тут рядом раздался скрипучий, хриплый голос:
– Сигареткой не угостите?
Игорь и Артем оглянулись. Пахнуло крепкой вонью перегара и мочи. У качелей стоял нестарый, маленький, пухлый бомж. Жеваные брюки хранили следы былой белизны, ботинки были фруктово-оранжевого цвета, под приталенным фиолетовым дамским пиджаком сверкала салатовой зеленью фланелевая рубашка в желтый горошек. На грязной шее болтался концертный галстук-бабочка из серебряной парчи.
– Игорек, не убегай, подожди! – прошептал Артем. – Классный типаж… – Здесь особая помойка, – бомж поймал восхищенный взгляд Артема, – в этом доме живут знаменитости, «новые русские». Совсем, суки, зажрались. Чуть пятнышко какое или пуговица оторвалась – выкидывают. Сигареткой-то угостишь?
– Ну как же тебя, такого красивого, не угостить? – Сиволап протянул ему пачку «Кента».
Бомж аккуратно вытянул две сигареты, одну ловко запихнул за ухо, другую сунул в рот. Из военного вещмешка образца пятидесятых, который болтался у него за плечами, он вытащил драный журнал «Пентхауз», жестом фокусника развернул и расстелил на земле, а потом красиво уселся по-турецки.
– Стой! – Артем спрыгнул с качелей. – Можешь повторить на «бис»?
– Заснять желаете? – деловито поинтересовался бомж.
– Желаем, – кивнул Артем.
– Для себя или для народа?
– Для народа.
Бомж окинул Артема цепким трезвым взглядом, смачно сплюнул, прищурился и спросил:
– Это ты, что ли, ночами из ящика врешь про всякую попсу, кто с кем трахается? Косолапый твоя фамилия?
Артем был удивлен и польщен, что его узнал какой-то бомж.
– А у тебя что, и телевизор есть?
– Есть, – кивнул бомж.
– А живешь где?
– Где надо, там и живу. Так чего, снимать-то будешь меня?
– Буду.
Артем коллекционировал всякие колоритные уличные сценки, подлавливал забавных персонажей – нищих в подземках, вокзальных проституток, алкашей. Такие «примочки» иногда можно было удачно продать, их любили монтировать в клипы ради «стеба» некоторые рок-группы, да и самому могло пригодится для какого-нибудь сюжета.
– Полтинник, – сообщил бомж. Артем, не раздумывая, вытащил из кармана пятидесятитысячную купюру.
– «Зелеными», – покачал головой бомж.
– А не жирно? – прищурился Сиволап.
– Нет, – бомж ловко откусил фильтр сигареты, выплюнул, щелкнул одноразовой зажигалкой, – не жирно. Ты мне все равно отвалишь больше.
– Ну, ты даешь, бродяга, – присвистнул Артем, – это за что же, интересно?
Бомж поманил пальчиком, репортер наклонился к нему и невольно поморщился от вони.
– Я видел киллера, который замочил чувака у этого подъезда, – прошептал бомж, – совсем близко видел, вот как тебя….
* * *
Паша Дубровин стоял рядом с Катей у таксофона. Ему были слышны протяжные гудки в трубке.
– Ну конечно, – пробормотала Катя, – они ведь у тети Нади. Оба. Я забыла… Она уже собиралась положить трубку, когда услышала мамин голос.
– Маргоша привезла туда Костю, – объяснила мама, – и оставила их вдвоем. Наде уже лучше. А Маргоша поехала к тебе, помогать Жанночке. На поминках будет очень много народу. Я тоже собираюсь к тебе, вот только приберу здесь немного. Ты разве не дома? Ты откуда звонишь?
– Из автомата. Мама, у меня очень срочное дело, Я потом объясню.
– Нет, ну какова Маргоша! Видишь, как проявляются люди в горе? Кто мог ожидать, что эта свистушка… – Мамуль, у тебя сохранился где-нибудь телефон парикмахерши Эллы? – перебила Катя. – Она работала в «Чародейке» и всех стригла – тебя, тетю Надю. Помнишь? У нее еще дочка была, Света, кажется… Ровесница Глеба.
– Сейчас посмотрю, – растерянно произнесла мама, – а ты… – Мамуль, потом, все потом, – перебила Катя, – это очень срочно.
– Ладно-ладно, Катенька. Ты только не нервничай. Если бы я помнила фамилию этой Эллы… Какая-то совсем простая фамилия. Сидорова?
– Петрова! – вспомнила Катя. – Посмотри в старой книжке на "П".
– Надо же, нашла! – радостно сообщила мама. – Петрова Элла. Тебе домашний?
– Все, какие там есть.
– Я не думаю, что она все еще работает в «Чародейке». И переехать могла, и телефон мог поменяться.
– Неважно. Диктуй.
– Записываешь? – Мама продиктовала два номера, рабочий и домашний.
Катя повторяла цифры вслух, Павел, прислонив блокнот к стеклу таксофона, писал фломастером.
– Все, мамуль, спасибо. Целую. Паша протянул ей еще один жетон.
– Учти, это последний.
Катя набрала домашний номер парикмахерши Эллы. Было занято. Конечно, мама права. Столько лет прошло. А в «Чародейку» вообще нет смысла звонить… Но можно подъехать. Там кто-то должен помнить Эллу Петрову.
Катя нажала рычаг отбоя, и хитрый автомат сожрал последний жетон.