– Ты рассказывала следователю, который занимается убийством твоего мужа, про эти звонки?
– Нет.
– Почему?
– Потому что не хочу.
– Катенька, ну что за детский сад? Что значит – не хочу? Ты ведь сама чувствуешь, между убийством и этими звонками есть связь.
– Я это почувствовала только вчера. Но следователю все равно не буду говорить.
– У тебя есть какие-то конкретные причины или это просто упрямство? – тихо спросил Павел.
– Да, есть причины. И хватит об этом. – Катя вытащила сигареты из сумочки.
Паша подвинул пепельницу и щелкнул зажигалкой.
– Ты мне не хочешь объяснять? Или себе самой?
– Не хочу тебе объяснять. Тебе лично. – Катя почувствовала, что сейчас не выдержит и расплачется.
«А почему бы и нет? Как ни странно, Паша Дубровин – единственный человек, при котором я могу спокойно поплакать, не стесняясь…» – подумала Катя.
И все-таки не заплакала, сдержалась. После той страшной ночи она постоянно была на пределе. Стоит немного расслабиться, и растечешься киселем.
– Не хочешь – не надо, – пожал плечами Павел. – Мы сейчас допьем кофе и поедем на рынок «Динамо». Чем торгует эта твоя шантажистка?
– Обувью.
– Ну вот. Мы будем спрашивать у всех торговцев обувью, знают ли они Светлану Петрову. А потом ты вспомнишь, какие у вас были общие знакомые. Возьмешь свою старую записную книжку и всех обзвонишь.
– И от всех выслушаю сначала слова искреннего горячего соболезнования, потом буду отвечать на дурацкие вопросы, удовлетворять их здоровое любопытство. Ведь каждому станет интересно, почему это вдруг Катя Орлова, у которой убили мужа, разыскивает Свету Петрову, дочь парикмахерши Эллы из «Чародейки»? Молодой вдове больше делать нечего? И кто-нибудь непременно расскажет об этом следователю Чернову или майору милиции Кузьменко. Ведь будут допрашивать старых знакомых.
– Почему ты так этого боишься?
– Потому… Неужели ты не понимаешь? – Катя резко встала. – Как только они начнут копаться в личной жизни Глеба и моей, они… У тебя ведь нет алиби, – выпалила она, стараясь не глядеть на него. – Несколько десятков человек видели, как за два часа до убийства вы с Глебом чуть не подрались.
– Если они начнут меня подозревать, то независимо от того, что ты им скажешь или не скажешь. И не надо этого бояться.
– Но у тебя нет алиби! – повторила она. – Ты что, будешь им рассказывать, как бродил в ночь убийства по Патриаршим и дарил старушкам цветы? Хотя бы фамилию спросил у той старушки… – Ну я же не знал, что в это время в твоего мужа стреляли из кустов, – виновато улыбнулся Павел.
– А откуда ты знаешь, что выстрелили из кустов? – вдруг прошептала Катя. – Как ты вообще узнал об убийстве? Я тебе ничего не говорила. А ты позвонил на следующий день и уже все знал.
Павел вздохнул, вышел на кухню, вернулся через минуту, держа в руках номер «Московского комсомольца». Там, на последней странице, Катя прочитала крупное заглавие: «Кто убивает актерских детей?»
«Нынешняя осень обещает быть урожайной на заказные убийства. Сезон открыл выстрел в одну из самых знаменитых голов московского игорного бизнеса. Глубокой ночью профессиональный киллер пальнул из кустов в Глеба Калашникова…»
Катя не стала читать дальше, отложила газету.
– Ты можешь поехать со мной на этот дурацкий рынок? – спросила она тихо. – Я там никогда не была.
– Я тоже. Поехали. Но только на моей машине. Тебе с твоим белым «Фордом» лучше там не маячить. На всякий случай.
– Почему?
– Человек, который ездит на «Форде», вряд ли покупает себе одежду на вещевом рынке. К тому же мы будем не покупать, а ходить по рядам и задавать вопросы. Рынок контролирует мощная мафия. Наше любопытство может их заинтересовать. А тут еще «Форд».
– Паша, сейчас половина Москвы ездит на иномарках и половина отоваривается на вещевых рынках.
– Это две разные половины. И вообще, я хочу сразу сказать тебе. Если мы и правда надеемся найти твою шантажистку, выяснить, в чем дело, нам надо продумывать каждую мелочь. Каждую.
Кроме пятидесяти долларов, нарядный бомж потребовал пригласить его в кабак. Он так и сказал:
– Хочу в кабак. Супчику охота пожрать, шашлычку хорошего, чтоб с угольков, с дымком да с лучком. И этого, как его, мангуста.
– Кого? – не понял Артем.
– Он, наверное, имеет в виду лангуста, – мрачно заметил Игорь Корнеев.
– Во, правильно! – обрадовался бомж. – Здоровая такая гадина, на креветку похожа, только здоровая. В южных морях живет.
– Так тебя ж в приличный кабак не пустят, – вздохнул Артем, – тебя для этого надо сначала вымыть, переодеть.
– Не возражаю, – важно кивнул бомж, – мойте, переодевайте.
– А где гарантия, что ты не врешь? – спросил Игорь.
– Вот те крест! – Бомж размашисто перекрестился.
– Это не гарантия.
– Ну, тогда я пошел.
– Иди, родной, – кивнул Игорь.
Бомж не спеша поднял с земли свой драный «Пентхауз», отряхнул его, аккуратно сложил и стал запихивать в рюкзак.
– Погоди, – Артем хотел взять его за рукав, но побрезговал, – погоди, давай договоримся. Как тебя зовут?
– Бориска. Как президента, – гордо сообщил бомж.
– Ну вот, Бориска. Полсотни «зеленых» – хорошие деньги за информацию, которую нельзя проверить. Ты же нам можешь что угодно наплести.
– Не могу, – бомж энергично помотал головой, – я побожился.
– Ну, это, конечно, серьезно меняет дело, – усмехнулся Игорь, – слушай, как ты разглядел киллера, если было темно?
– А у меня зрение хорошее. В темноте вижу, как кошка.
– Ладно. Давай договоримся по-хорошему. Мы тебе к полтиннику добавим еще полтинник рублями, – предложил Артем.
Послышался визг тормозов. Во двор въехал черный чистенький «Опель». Из-под колес с отчаянным лаем выскочила маленькая бежевая дворняжка. Машина остановилась. Стройная невысокая девушка в узких джинсах и короткой замшевой куртке хлопула дверцей, направилась к подъезду.