Граф распорядился, чтобы ни одной курицы на территории прииска не было, а минералог Шмидт записал эту историю в своем дневнике.
* * *
Наташа ждала звонка в дверь, как выстрела в спину, расхаживала по квартире, из комнаты в комнату, из угла в угол, словно искала место, где можно спрятаться от следователя, который сейчас придет. Она не была готова к разговору, панически боялась ляпнуть лишнее. Следователь непременно окажется мерзавцем, безжалостным роботом, для которого главное – поскорее передать дело в суд, и совершенно безразлично, что будет с Саней в тюрьме, что будет с ней и с их ребенком. А как же иначе? Он ведь представитель государства, а от государства, как известно, ничего хорошего ждать не приходится.
Она не замечала, что до сих пор не сняла сапоги и куртку. Ее сильно знобило, хотя в квартире было очень тепло.
«Я не должна говорить про Мухина, – стучало в голове, – возможно, они с Саней сообщники. Вдруг он просил меня позвонить Мухину именно потому, что они – сообщники, и Вова должен меня проинструктировать насчет разговора со следователем? О, Господи! Но тогда я тоже сообщница? Я что, правда думаю, будто мой Саня мог убить человека?»
Она застыла посреди комнаты, уставилась в зеркало, висевшее над диваном, и в первый момент себя не узнала. Бледное, даже с каким-то голубым оттенком лицо, красные, совершенно сумасшедшие глаза, красный распухший нос, растрепанные волосы. Настоящая ведьма. Жена убийцы. Сообщница.
Между прочим, Артем Бутейко всегда ее раздражал, у него была удивительная способность все вокруг себя превращать в гадость. Она никогда не понимала, как может Саня с ним общаться. Она знала, что у Артема были всякие коммерческие связи, Саня с его помощью устраивал какие-то рекламные дела. Когда Бутейко приходил к ним в дом, он обязательно говорил ей лично что-нибудь неприятное, например, что она потолстела и постарела. Вроде бы ерунда, но настроение портилось.
Бутейко не просто получал удовольствие, когда обижал людей, он еще и деньги на этом зарабатывал, печатал свои мерзкие статейки, в которых всегда кого-нибудь зло высмеивал, поливал грязью.
Выходил на экраны какой-нибудь приличный фильм, и тут же Бутейко выступал с гадостной рецензией. Чем лучше был фильм, чем известней режиссер, тем злее гавкал на него Артем. Саня, с ухмылкой читая очередной критический шедевр своего приятеля, говорил: «Ах, Моська, знать, она сильна…»
Стоило какой-нибудь эстрадной звезде выпустить очередной диск или клип – Бутейко обязательно высказывал по этому поводу свое драгоценное мнение, сообщал, что «звезда» растолстела, как свинья, или наоборот, стала тощей, как вобла, что никакого голоса у нее нет, на голове парик, а под париком лысина, зубы все до одного вставные, глаза стеклянные. Такой знаменитой она стала потому, что в юности переспала со всеми членами ЦК КПСС, а сейчас ее клипы озвучивают безвестные молодые певицы, которых она держит в своем подвале на ржавых цепях и только ночью, под усиленной охраной придворных уголовников, выпускает погулять.
Конечно, кто угодно мог «заказать» Бутейко, например, эта эстрадная звезда. И между прочим, была бы по-своему права.
В дверь наконец позвонили, Наташа вздрогнула, словно проснулась, бросилась в прихожую, скинула куртку, стала снимать сапоги. Мало ли, вдруг следователю покажется подозрительным, что она до сих пор одета по-уличному? Молния не расстегивалась. Дернув изо всех сил, она сломала ноготь до мяса, села на пол, всхлипнула, глядя, как проступает под ногтем кровь.
«Вот возьму сейчас и не открою! Нет меня дома, и все!»
Однако тут же поднялась с пола и открыла дверь.
Илья Никитич увидел перед собой испуганную, зареванную девочку лет шестнадцати в одном сапоге. Он знал, что ей двадцать, но выглядела она значительно младше своих лет.
– Добрый день, Наталья Владимировна, – он протянул руку и пожал ее маленькую ледяную кисть, заметил кровь на пальце. – Что случилось? Порезались?
– Нет. Ноготь сломала. Здравствуйте. Проходите, пожалуйста. Но только у меня очень мало времени, я должна ехать к маме за ребенком, – заявила она и, наклонившись, принялась ожесточенно дергать молнию сапога. В молнии застряла ткань стареньких джинсов.
– Не мучайтесь, сломаете, – посоветовал Илья Никитич, – лучше наденьте второй, вам ведь все равно скоро уезжать. Я не отниму у вас много времени. Где мы можем поговорить?
– Извините. Вас зовут Илья Никитич? Вы следователь?
– Именно так, – кивнул он, – но только об этом надо было спросить прежде, чем открывать дверь.
– Да, наверное, – она натянула второй сапог, – пойдемте в комнату.
Мебели в квартире было мало, посреди гостиной стоял детский манеж, на его бортике висело несколько пар ползунков.
– Ну что, Наталья Владимировна Анисимова, как вы себя чувствуете?
– Я? Нормально… Почему вы спросили?
– Вы очень бледная, глаза опухшие, красные, вот, ноготь сломали… Ну ладно, долго я вас мучить не буду. Всего несколько вопросов. Зачем вы хотите продать кольцо?
– Мне надо оплатить адвоката. Моего мужа подставили. Это будет сложно доказать, и без адвоката не обойтись, – она вскинула подбородок и сдула легкую светлую челку со лба, – и вообще, если вы хотите меня допрашивать, то я буду говорить с вами только в присутствии адвоката.
– Вот как? Ну ладно. Только это пока не допрос, а беседа. Можно мне с вами просто побеседовать?
– Можно, – буркнула она и смущенно отвернулась.
– Спасибо, – улыбнулся Илья Никитич, – скажите, а вы уже встречались с адвокатом? Он назвал вам цену?
– Да.
– Сколько, если не секрет?
– Много. Пять тысяч.
– Рублей?
– Долларов.
– Действительно, много. Деньги, которые вашему мужу должен был Бутейко, очень бы пригодились сейчас. Верно?
– Бутейко у многих брал в долг. Он жил в долг, – пробормотала она еле слышно и покраснела. У нее была очень тонкая белая кожа, и краснела она яркими пятнами.
– У кого еще, кроме вашего мужа? Назовите, пожалуйста, хотя бы одного человека.
– Я не знаю…
– Ну как же? Вы сказали – у всех. Кто эти «все»?
– У всех, у кого можно было взять, он брал. Опросите его знакомых, пусть сами скажут… Это кошмар какой-то. Мой муж никого не мог убить, даже Бутейко.
– Почему «даже»?