– И все же сколько я вам должна?
Продавец назвал сумму, Настя быстро перевела лиры в доллары. Всего-то двести. И еще сто, да плюс суточные из КМО, у нее остается на резвость! Обалдеть!
Она деловито попросила:
– Срежьте, пожалуйста, ценники. Я пойду во всем новом.
Продавец закивал, скрылся в подсобке… Вернулся с ножницами и с шейным платком, точно таким, как Настя видела в дорогущем «Максмаре».
– Вам подарок! От заведения… и от меня лично, – заулыбался он. – Может быть, мы все же встретимся?
Вот ведь настырный! Но платок хорош…
– Может, и встретимся. Оставьте свой телефон. – Настя с удовольствием повязала яркую тряпочку на шею.
– Нет, не так, – поправил продавец. И перецепил платок ей на пояс, пояснил: – Вместо ремня. Новая мода.
– Ну, спасибо вам! – Настя еле отлепилась от зеркала. Вот это увлеклась! Так она и на встречу опоздает…
Продавец проводил ее до выхода. А потом долго стоял на пороге своей лавчонки и кричал ей вслед:
– Обязательно позвоните мне! Вы обещали!
Прохожие улыбались, а парочка тощих прыщавых девиц – сразу видно, что англичанки – тут же наградила Настю завистливыми взглядами.
«А говорят, что мы, совки, – самые несчастные на свете! – удивленно подумала Настя. – Но какая же я несчастная, если мне даже англичанки завидуют?»
Она прибавила шагу. Но когда проходила мимо витрин, то удержаться не могла: замедляла ход и любовалась в отражении на свою новую экипировку…
«Все, хватит красоваться. Времени осталось – полтора часа. Быстро в гостиницу – оставить старье, а потом – к Эжену. Жаль, пообедать я не успеваю – ну что ж поделаешь. Авось Эжен не пожлобится. Накормит».
На Сан-Марко Настя пришла с запасом – до встречи было еще полчаса. Сидеть в одиночку в кафе не хотелось (вдруг Эжен не явится и ей придется платить за «несусветный кофе» из собственного кармана?), и она остановилась на площади. Вокруг нее текла расслабленная толпа. Много-много счастливых, беззаботных людей. Походка у всех вальяжная, лица – ухоженные, фотоаппараты – дорогие. То и дело вспыхивают белозубые улыбки, и, что приятно, многие мужчины улыбаются именно ей – молодой, счастливой и симпатичной.
Настя видела, как в резных окнах Дворца дожей играют солнечные лучи. Слушала музыку – под сводами здания бывшей библиотеки упоенно играл саксофонист. Наблюдала за неграми – те ходили по площади с деревянными торбочками, набитыми зернышками овса, и предлагали желающим покормить голубей. Охотнику выдавалась – за дикие деньги! – горстка крупы. И наглые птицы, почуяв добычу, с удовольствием садились и на руки, и на плечи, курлыкали, хлопали крыльями – а туристы щелкали фотоаппаратами и хохотали, когда на одежду кормильца падали пятнышки птичьего помета.
«Ну почему у них тут все так просто, легко, красиво?! – не понимала Настя. – Почему же мы не можем так жить?!»
Против воли вспомнилось: Тверской бульвар, на скамейке сидит древняя бабка с заплесневелой булкой. Крошит хлеб. Вокруг нее тоже суетятся голуби. Мимо проходят пьяноватые тетки, по виду дворничихи, – и орут во всю глотку: «Во, старая!… Делать тебе не хрена!… Развела тут г…но!»
– Философствуешь? – услышала она.
Русское слово на итальянской площади прозвучало диссонансом.
Настя вздрогнула, подняла глаза: он, Эжен. Совсем неотличимый от иностранца: светло-серый костюм, небрежная стрижка, стильные солнечные очки и даже, кажется, маникюр.
– Ф-фу… Испугал!… – выдохнула Настя. Но тут же вспомнила, что она решила не дрожать перед иностранцем-Эженом, и небрежно сказала: – Ну, здравствуй… Очки-то сними. Дай хоть погляжу на тебя… Муженек.
– Говори потише, – попросил Эжен.
– А здесь что, кто-нибудь по-русски понимает? – усмехнулась Настя.
– Не думаю, – пожал плечами Эжен. – Но считается, что я тоже по-русски не понимаю. У меня теперь другая… национальность.
– Но никто же не слышит! – удивилась Настя. – И вообще – кому какое дело?
– Венеция – город маленький, – пояснил Эжен. – Знакомых встретить легко. Особенно на Сан-Марко.
– Да ну, чушь какая-то, – скривилась Настя. – Впрочем, если хочешь, можем перейти на иностранный язык. – Она сказала по-английски: – Значит, ты маскируешься… Тебя что, до сих пор ищут?
– Прошу же тебя – не кричи! – повторил Эжен. – И не уродуй язык Шекспира. Лучше уж по-русски говори. Только не ори на всю площадь.
Настя поморщилась, но голос все же понизила. Сказала тихо:
– Значит, ты жив…
Губы мужа искривила усмешка:
– Как видишь. Не рада?
– Рада, – искренне ответила Настя. – Если бы не ты – когда бы я еще в Венецию выбралась?
Кажется, Эжен ждал от нее совсем других слов. «А я перед ним прогибаться не обязана!» – закусила губу Настя. И весело сказала:
– Ну что, пойдем во «Флориан», как обещал? Только я хочу за тот столик, за которым сидел сам Байрон.
– Шутишь, – констатировал Эжен.
– А что же мне – плакать? Или, может, на шею тебе броситься?
– А что, бросайся. – Эжен распахнул объятья. – Здесь нравы вольные. Публика тебя не осудит.
Настя инстинктивно отступила.
– Или, может, сразу в гостиницу? – подмигнул Эжен. – Я по тебе соскучился.
– Про гостиницу я подумаю. Позже. А пока пошли во «Флориан», – твердо сказала Настя. – Как договаривались.
– Как скажешь, – Эжен подхватил ее под руку. Держал начальственно, крепко, будто она – его собственность. Когда-то Насте нравилась цепкая Эженова хватка – но сейчас идти с ним под руку было неприятно. Дурацкое ощущение: будто милиционер препровождает ее в отделение…
На пороге кафе их встречал метрдотель. Широко улыбнулся Насте, вежливо поклонился Эжену. Что-то спросил у него на певучем итальянском. Эжен коротко ответил, и их провели к уютному столику у окна. Немедленно явился официант с кожаными папками меню.
– Ты ведь есть не будешь? – с утвердительной интонацией спросил Эжен.
– Слона бы съела! – нахально ответила Настя. В конце концов, муж он ей или кто? Обязан накормить!
– Поужинаем мы в другом месте, – твердо сказал Эжен.
– Экономишь? – хмыкнула Настя.
– А ты, мать, стала языкастая… – протянул тот. – Нет, я не экономлю. Просто во «Флориане» есть не принято. Сюда приходят на аперитив и на легкий снэк. Ты знаешь, что такое снэк?
– Знаю. Чипсы. Шоколадка. В общем, всякая дрянь закусочная.
– Ну, примерно, – ухмыльнулся Эжен.
– А мороженое к «снэку» относится? – Настя раскрыла меню. – Йес, ит из. Тогда мне мороженое с ромом, кампари-оранж и тот самый кофе, который стоит несусветных денег.