У Игоря, который тоже считал Кристину более сексуальной, сжалось сердце от боли за Таню, и он спросил:
– Ну… а ты-то… что думаешь на этот счет?
– Я люблю тебя, – ответила она, пристально глядя ему в глаза.
– Даже несмотря на Кирьянову? – удивился Игорь, и сердце сжалось еще сильнее.
– Разве что-нибудь может помешать любви?
– Н-не знаю… Думаю, что может. Люди влюбляются, любят, а потом расстаются и даже довольно часто делаются врагами.
– Я все равно тебя люблю.
– Таня! А как же мои замечательные очечки?!
– Мне кажется, что я любила тебя всегда, и очки тут абсолютно ни при чем.
– Кирьянова говорила, что ты называла их гиперболоидом инженера Гарина.
– Сдала, значит, подружка! – усмехнулась Таня. – Называла. Ну и что? Все это ерунда, детство, игры. Может, потому и называла, что ты всегда был мне интересен. Моя голова всегда к тебе поворачивалась. Я думала, из-за очков, а оказалось…
– Что оказалось?
– Оказалось, что мне совершенно невозможно без тебя жить, но… я уйду, если ты попросишь. Любимый человек должен быть счастлив, а если я мешаю этому, то…
– Танька! – прервал ее Игорь. – Ты понимаешь, что я запросто могу ослепнуть! И что тогда?! Что сделается с твоей любовью? Может, удавить ее сейчас, сразу, чтобы я потом… без нее… с ума не сошел?!!
– Женись на мне, Краевский, и я буду связана с тобой супружеским долгом! – улыбнулась Таня.
Игорь вспомнил о родителях, которые жили последнее время как чужие друг другу люди, и сказал:
– Этот самый супружеский долг все нарушают, когда хотят!
– А мы обвенчаемся! Хочешь?
– Ты считаешь, что это поможет?
– Это поможет тебе полюбить меня…
– Не понял… – Игорь наконец оторвал взгляд от потолка и перевел его на Таню.
– Я как-то читала статью одного священнослужителя о браке. Так вот он приводил в пример пушкинскую «Метель». Помнишь ее?
– Ну!
– С его точки зрения Бурмин с Марьей Гавриловной в конце концов соединились именно потому, что были обвенчаны. К обвенчанным людям обязательно приходит любовь даже в том случае, если кто-то в ней сомневается изначально.
– Но Владимира все-таки жалко, – зачем-то сказал Игорь.
– Конечно, жалко, – согласилась Таня, – но, если бы Пушкин его не убил, это здорово повредило бы сюжету.
– Вот так и убивают для красного словца! – почему-то вдруг разозлился на солнце русской поэзии Краевский.
– Брось, это всего лишь литература, – рассмеялась Таня, поднялась с табуретки, на которой сидела, и сказала: – Ну ладно, я, пожалуй, пойду.
Она направилась к выходу и, когда уже взялась за ручку двери, Игорь спросил:
– Ты даже не хочешь услышать ответа на свой вопрос?
Таня застыла, не оборачиваясь.
Игорь осторожно встал с больничной кровати, подошел к ней и обнял за плечи.
– Танечка, ты прости меня за все, – сказал он и уткнулся лицом в ее светлые волосы. – Мы непременно обвенчаемся… только после второй операции… если я все-таки буду видеть…
Таня обернулась, обняла его за шею и прошептала:
– Ты обязательно будешь видеть! Я каждый день молюсь об этом, в церковь хожу… Молебны заказываю…
– Танька… – прошептал потрясенный Игорь.
– Я люблю тебя! Я так люблю тебя! И если даже будет самый печальный исход операции… мне все равно, понимаешь! Я хочу быть только с тобой! Я, знаешь, и документы сразу на вечернее отделение подам!
– Почему? – опять потрясенно вздрогнул Краевский.
– Потому что семье нужны деньги, а ты пока не можешь… Или… – Таня отстранилась от него. – Или ты все-таки меня не любишь?
– Глупая… я же сказал, что мы обязательно обвенчаемся. В самом красивом соборе! В Питере…
– Нет… не надо в соборе, не хочу. Лучше в нашей деревянной церквушке возле реки. Она такая уютная, будто домашняя. И я там всех знаю…
– Как скажешь, Танечка… – задохнулся от нежности Краевский и прижал девушку к себе.
* * *
Когда сына привезли домой, Женя наконец отдышалась от своей бешеной гонки по больницам, и жизнь в семействе Краевских потекла своим чередом. Только этот черед Женя с Сергеем с трудом выносили. О разлучнике Ермоленко между ними не было сказано больше ни слова. Женя никуда не ходила одна. Даже за продуктами супруги теперь чинно хаживали вместе, рядышком, как убеленная сединами престарелая пара. Сергей был благодарен жене за то, что она выходила их с сыном обоих, но, как известно, благодарность не имеет ничего общего с любовью. Гармония из их семьи ушла, и, похоже, навсегда.
Женя жила, как плыла, между завтраками, обедами, постирушками, приберушками, телевизором и скучным безрадостным сексом. Как ни странно, первым не выдержал Сергей.
– Ну и сколько это все будет продолжаться? – неожиданно вскричал он, когда Женя безропотно и мгновенно начистила картошки после того, как он заявил, что ему надоели макароны.
– Что именно? – удивилась Женя. – Сказал бы сразу, что и картошки не хочешь… Я придумала бы что-нибудь другое…
– Да?! Придумала бы?! Давно пора придумать другое вместо этой постылой жизни!
– Ты о чем, Сережа? – на всякий случай спросила Женя, хотя, конечно, прекрасно поняла, что он имеет в виду.
– Сколько еще ты собираешься делать мне одолжения? – горько спросил Сергей и уставился на нее тяжелым взглядом.
– Я не делаю тебе никаких одолжений.
– А что же ты делаешь?
– Я просто живу… как могу.
– Нет! Ты именно делаешь мне одолжение, словно больному и убогому, за которым обязана ходить как добрая самаритянка! Я уже выздоровел, Женя!!! Все!!! Могу штангу отжать!! – И Сергей одной рукой поднял за ножку тяжелую цельнодеревянную табуретку.
– Чего же ты хочешь? – спросила она, потому что действительно не понимала, куда он клонит.
– Может, тебе все-таки уйти к своему… возлюбленному, а?
Табуретка тяжко ухнула об пол. Женя шумно выдохнула воздух и сказала:
– Не ты ли сам говорил, что любишь меня и что с тем… возлюбленным… мне тоже скоро станет невмоготу, когда быт заест?
– А ты уж постарайся, чтобы не заел! Ты же теперь ученая, знаешь, как это бывает, когда хоть в петлю…
– Сережа! У нас сын! – ломким голосом крикнула Женя.
– Наш сын скоро женится, наплюет на нас и правильно сделает! Эта его Татьяна уже практически прописалась у нас!
– Она тебе не нравится?
– При чем тут я? Лишь бы ему нравилась. Хотя, на мой взгляд… на мой теперешний взгляд жениться нужно как можно позже! Чтобы все вот это, – он обвел руками их общую кухню, – случилось тогда, когда уже труха из организма сыплется. Только тогда и есть смысл друг друга поддерживать, делать всяческие одолжения, чтобы как-нибудь по-тихому дотрюхать до общей кончины.