– Знаешь, Вова, если бы все было так, как ты говоришь, то Митька мог бы давно к Кристинке подвалить сам. Не один год живем в одном подъезде.
– А он, может, хотел дать ей подрасти, а тут вдруг Степка подсуетился. Все-таки близнецам лучше на близнецах жениться, чтобы не было зависти и прочего…
– Где ж их возьмешь-то, девчонок-близнецов?
– А искать надо было… Теперь уж что…
– Теперь-то, конечно… – согласилась Галина, а потом опять встрепенулась: – А я, Вов, знаешь что думаю: давай пригласим на свадьбу всех наших!
– В смысле?
– В смысле – наше «Море волнуется раз…»: Женьку, Юрика и Ермоленко с Никольской! Не удалось всем встретиться в двухтысячном году, зато сейчас вполне можно! Все как раз в Колпине! У молодняка будет своя компания, а у нас – своя! Как ты на это смотришь, а, Вов?
– Ну что, можно, пожалуй. – Встревоженное лицо Николаева начало медленно принимать довольное выражение. На его розовых щеках даже проступили мягкие детские ямочки. – У меня и телефон Сашкин есть. Помнишь, он визитку оставлял! И великого хирурга можно запросто выцарапать. Надо только предупредить его заранее, чтобы он свои операции разбросал по коллегам!
– Точно! А я Женьку приглашу и Людмилу! – подхватила Галина.
– А ты уверена, что Никольская именно там работает? Вроде бы не для ее амбиций местечко.
– Знаешь, Вова, когда жизнь тебя как следует шандарахнет, тут уж не до амбиций.
– Да-а-а… Ты права, конечно.
– И еще, Вов! – опять оживилась Галина. – Давай сделаем им сюрприз!
– Какой?
– Обыкновенный! Не будем говорить, что всех пригласили! Я Женьку позову, будто бы одну, так как мы недавно встречались и вроде как опять подружились. И Люде найду что сказать. Ты Юрика приглашай, будто в благодарность за удачно вырезанный мой желчный пузырь. Помнишь ведь, как у него в ординаторской мы клялись непременно еще раз встретиться? Так ведь замотались…И с Ермоленко в двухтысячном мы пили за следующую встречу.
– А вдруг откажутся?
– Вов! Ну такой повод! Сына женим! Не откажутся! Представляешь, они придут, а тут опять в сборе вся наша компания «казаков-разбойников»! И даже Валька-Который Час… то есть, извини, Валентина Константиновна Кирьянова… Вот такой сюрприз получится! – И Галина выбросила вверх большой палец.
– Ну что ж… Давай попробуем. Где наша не пропадала! – согласился Николаев и неуклюжими толстыми пальцами попытался стащить с плеча жены тоненькую бретельку ночной сорочки.
* * *
Женя второй час смотрела в телевизор. На экране резвились собравшиеся на очередной шабаш юмористы. Жене очень хотелось отвлечься от своих неприятностей, и она изо всех сил пыталась вникнуть в их натужный юмор. Огромный зрительный зал неудержимо хохотал. Телевизионная камера выхватывала то женщину интеллигентного вида, осторожно вытирающую слезы, чтобы не размазать косметику, то чуть ли не съехавшего на пол со стула мужчину явно из простого народа, то бьющегося в конвульсиях курсанта военно-морского училища, а Женя никак не могла понять, чему так дружно смеются разные слои населения. Может быть, в зал специально запускают какой-нибудь «веселящий» газ? В таком случае, конечно, покатят и маразматические выкладки, что регулярно считывает с бумажки пожилой дяденька с бородой и голоском плохой гиены из мультфильма о Маугли, и бесконечные байки о скунсе. Когда на сцену концертного зала вышла женщина третьей свежести и, притворяясь маленькой девочкой, начала бросать в зал откровения, достойные ушей исключительно прыщавых тинейджеров, собравшихся в вонючей подворотне перекинуться наболевшим, Женя выключила телевизор.
С дивана она так и не встала, продолжая созерцать потухший экран. Ей нечего было делать. Она потеряла опору, платформу, на которой держалась ее жизнь. У нее теперь нет семьи. Она даже сыну не очень нужна, потому что возле него всегда находится Таня. Девушка Жене нравилась, и она старалась не мешать молодежи устраивать свою жизнь. Юридически ее развод с мужем еще не был оформлен, но Сергей уже ушел к другой женщине. И это правильно, потому что бесконфликтно сосуществовать в одной квартире было уже невозможно.
О Саше Женя и не вспоминала. Чего вспоминать? Глупо. Еще глупее было бы возникнуть вдруг перед ним и заявить, как в телесериале: «Я свободна!» К чему? Он уже вполне мог себя занять кем-нибудь другим. Хотя бы все той же красавицей Никольской. Женя думала не о Саше, она без конца перебирала в памяти подробности своей, в общем-то, счастливой семейной жизни. Они с Сергеем любили друг друга. У маленькой семьи Краевских были свои традиции, свои милые условности, веселый легкий уклад. Они любили вместе смотреть старые комедии и втроем каждый раз хохотали над Иваном Васильевичем, который менял профессию, будто смотрели фильм впервые. Они втроем выезжали за город с палаткой, жарили шашлыки и с азартом играли с сыном в милые детские игры. А когда Женя оставалась с мужем наедине, они всегда были довольны друг другом. Он дарил ей красивое белье и духи, а она старалась, чтобы в спальне всегда было красиво и интимно. Даже чувство легкого приятного опьянения связывалось у нее только с домом. Они с мужем редко ходили в гости. Новый год для Жени был не общенародным праздником, а сугубо семейным застольем со свечами, бенгальскими огнями, любимым красным вином, после которого губы и руки Сергея становились особенно ласковы и нежны… Ее миром был ее дом. Как же все так неожиданно погибло… Она уже который раз думала о том, что, если бы не раскололся тот самый, с любовью выбранный ею шоколад «с преимуществами», все было бы по-другому. До чего же все странно! Череда случайных совпадений! Если бы она в День влюбленных выключила радио на ненавистных «Яблонях в цвету», не услышала бы про празднование этого дня в Японии, не встала бы в очередь кондитерского отдела за шоколадом, то не встретилась бы с Ермоленко и беда обошла бы ее стороной. Неужели Саша, милый, нежный Саша стал ее бедой?!
Галка Николаева пригласила Женю на свадьбу одного из своих близнецов. Ничего рассказывать о невесте сына не стала, обещала невероятный сюрприз. Как же Жене не хотелось никаких сюрпризов, как не хотелось идти, но отказаться было неловко. Она согласилась, но целыми днями продолжала придумывать причину, из-за которой можно было бы в последний момент отказаться. Ей ли веселиться, когда впору удавиться. Женя усмехнулась мрачной рифмовке, но достойную причину для отказа так и не придумала. Она обреченно поднялась с дивана, чтобы выбрать наряд для свадьбы, и наткнулась на шифоновое платье темно-алого цвета, отделанное атласными шнурами. Именно в нем она была в тот роковой День влюбленных. Женя сорвала его с плечиков, взяла за ворот и с силой потянула в разные стороны. Тонкий шелк начал рваться прямо от молнии. Так ему и надо, этому алому платью – символу ее любви к Сергею! Нет больше ни Сергея, ни любви… Женя тряхнула головой, надела старое, но еще вполне приличное серое платье с большими черными, будто траурными, пуговицами. Это было как раз то, что надо: и стильно, и печально одновременно.
Женя так много времени потратила на выбор подарка и подходящего букета цветов, что влетела в колпинский ЗАГС, когда молодых уже пригласили в зал для торжественной регистрации брака. Галка приветливо махнула ей рукой и предложила пробираться сквозь толпу гостей поближе к ней и молодым. Женя отмахнулась: мол, не беспокойся – и двигалась за какой-то величавой женщиной в блестящем и сильно шуршащем платье до полу. В зале «блестящая» женщина, змеей проскользнув сквозь дебри гостей, оказалась вдруг на месте родителей брачующихся. У Жени от нехорошего предчувствия засосало под ложечкой. Чем-то эта женщина, явно мать невесты, ей активно не нравилась: то ли своей манерностью, то ли слишком вычурной прической, то ли слепящим платьем. А вот сама невеста была хороша: с чистым нежным лицом в кружевном капюшоне снежно-белой фаты, в необыкновенного фасона летящем платье, чем-то похожем на наряды всем известной примадонны российской эстрады, девушка выглядела марципаново-сахарной куколкой рядом со своим огромным, облаченным в темно-серый костюм женихом.