Весь остаток школы вместе протусовались. Да и сейчас иногда общаются, кофеек вместе пьют. И каждый раз Ишутина наполовину в шутку, наполовину всерьез зазывает Надюху к себе кухаркой. А чтобы та не обиделась, называет будущую должность подруги «личный повар — консультант по питанию». Сулит полную свободу и немалые деньги, но Надя неизменно и твердо отказывается.
Вот и сейчас, нажав на прием, Ира с шутливым придыханием произнесла:
— Надюха! Две тыщи даю! Прошу заметить: евро! Машину с водителем. И свободный график. Решайся!
Но вместо веселого же ответа в трубке раздался вздох:
— Ох, Иришка. Ты, наверно, еще не знаешь… Наш Степка-то… Ивасюхин… — Митрофанова всхлипнула.
— Что — Степка? — выдохнула Ира.
— Он, оказывается, убийца, — тихо произнесла Надежда.
И солнечный день сразу померк, тюльпаны на клумбе увяли, а кофе в чашке показался горьким.
Двумя часами ранее. Надя
Хамы они, эти мужики. И самый хамский из них хам — Полуянов.
Еще в загс ее не позвал, а держит себя как супруг. Матерый, с немалым стажем семейной жизни. По-хозяйски швыряет в коридоре кроссовки — хотя для обуви на вполне видном месте есть специальная полочка. И грязные футболки в стиральную машину закладывает без малейшего сомнения, что она, машина, сама засыплет в себя порошок, включится, отработает, а потом каким-то волшебным образом постиранное еще и высушит, и отгладит.
А вчера вечером он особенно обнаглел. Ни слова тебе о том, как день прошел. Молча, без единого комплимента слопал ужин (просьба заметить, не дежурные сосиски, а свинину, тушенную в клюквенном соусе). Сухо произнес: «Спасибо». И вместо вечерней беседы или хотя бы законного вопроса: «Как у тебя, Надюшка, дела?» — сычом уткнулся в свой лэп-топ.
Понятно, конечно, что на дорогах страшные пробки и новая статья его захватила. С Димой подобные «уходы в себя» и раньше случались, он даже сам Наде говорил, что у него такая особенность, мол, не обижайся. Но сейчас-то он не про очередных рейдеров пишет, которые ей до лампочки, а про ее одноклассницу! Вполне мог бы хоть в двух словах рассказать, как работа над статьей продвигается!
Но настаивать Надя, конечно, не стала. Молча вымыла грязную после ужина посуду. Завалилась в одиночку на диван и в сто сорок четвертый раз посмотрела по ди-ви-ди бессмертную «Красотку» с Джулией Робертс, причем звук включила на максимум, самой по ушам било, зато у Димы с его ноутбуком наверняка кайф обломался. А ровно в одиннадцать, опять же в гордом одиночестве, ушла спать. Не надеется же Полуянов, что она будет его караулить и подавать по первому свистку ледяное пиво или горячий чай?..
Спалось ей, правда, плохо. Нельзя идти в постель, когда голова полна мыслей и самоукоров. Валялась, наверно, час без сна. И все думала: зачем нагородила огород? Для чего сподвигла любимого на это расследование?! Почему сама Димке все не рассказала? Даже когда уснула — и то где-то в глубине подсознания вертелось: «Зря я все это затеяла! Зря Полуянова в эту историю втянула. И особенно плохо то, что он обо всем узнает не от меня…»
Поэтому и проснулась в обычные семь не в духе и с мигренью.
Дима, захватив семь восьмых кровати, сладко почивал. Надя осторожно выбралась из-под его ноги, по-хозяйски перекинутой через ее бедро, и пошлепала на кухню. По пути сунула нос в гостиную, где вчера явно до глубокой ночи заседал перед компьютером сердечный друг. Глаз да глаз за ним нужен, потому что Полуянов почти всегда к своему лэп-топу и соленые орешки тащит, и яблоки, и даже крупно резанную колбасу. Не доедает — а потом по всей квартире муравьи и вонь.
Но сегодня никакой провизии возле компьютера не оказалось. Зато прямо поверх закрытой крышки возлежал Димин блокнот. Среднего размера, в рыжей картонной обложке, на пружинке. Полуянов себе такие оптом покупал, по тридцать штук в упаковке. И обычно тратил по блокноту на каждое расследование. Заносил туда и телефоны, и конспекты интервью (одному диктофону он не доверял), и мысли по теме. Называл блокноты своим «бесценным архивом» и их, даже десятилетней давности, выбрасывать запрещал — Надя еле добилась, чтоб он позволил хотя бы на балкон «архив» вынести.
Димины блокноты и листочки из них, разбросанные по всей квартире, ее ужасно раздражали, и обычно она еле сдерживалась, чтоб не поддеть их ногой, но сегодня… Раз Полуянов хранит гордое молчание, а тема его статьи ей столь волнительна и близка…
Надя сбросила плямкающие тапки. Пулей метнулась в спальню — убедилась, что Димка по-прежнему дрыхнет. Схватила блокнот и ринулась вместе с ним в ванную. Щелкнула замком. Устроилась, простите, на унитазе. И в нетерпении откинула обложку.
На первой же странице увидела написанное размашистым Димкиным почерком:
«Пьет. Кто приучил? Когда?»
«Кто родители?»
«Музыкальная карьера».
Ну, это ясно, это он план статьи составляет.
Надя в нетерпении перекинула пару страниц и наткнулась на печатное: «СТЕПАН. УЛИКИ. (ОПЕР)».
Ага. Значит, уже с ментами встречался, которые дело ведут. А ей — ни полслова! Вот гад!
И Надя в нетерпении начала читать конспект.
1. Однозначно: чужих отпечатков в квартире нет — по крайней мере, свежих.
2. Кухня: два стакана, початая бутылка, пальцы только Степана и Елены.
3. Соседка (бабка Юлька) накануне слышала звуки ссоры. С ее слов, Елена кричала: «Ты ничтожество! Ты разрушил мою жизнь!»
4. Степан исчез. Никаких следов. Паспорт в квартире, билетов из Москвы не покупал.
И еще более крупно: «ОН?» А потом совсем уж огромные буквы: «ОН!!» И рядом бисерные каракули: «Кому исчо?!»
Ежу понятно: Дима не сомневается, что убийца — Степка. И будет пытаться убедить в этом всех остальных.
Надя вдруг вспомнила далекий выпускной вечер. Ближе к ночи диджей решил приколоться и сразу после «Рамштайна» врубил вальс. Народ заржал, зашикал, потянулся с танцпола прочь. А нескладный Степка вдруг заключил Надю в объятия и закружил ее во вполне компетентном «и раз, и два, и три». И она, легко скользя в его уверенных руках — хотя сама вальс танцевать и не умела, — удивленно спросила:
— Степаха! Где ты этому научился?!
А он загадочно улыбнулся ей из-под своих очков и небрежно ответил:
— Да я много чего умею! Просто вы меня совсем не знаете…
Это Степку-то они не знают! Степку, который весь как на ладони!
Но, оказывается, они действительно его совсем не знали…
Глаза против воли застили слезы, буквы в Димкином блокноте запрыгали. Надя, пытаясь взять себя в руки, стиснула зубы — и вдруг услышала из недр квартиры требовательный клич Полуянова:
— На-дю-ха!
Я, мол, проснулся. Иди, целуй.