– Не буду делать вид, что я зашел к вам просто поболтать, – заметил полковник. – Вы мой самый ценный свидетель, потому что вся жизнь Аллы Михайловны проходила на ваших глазах. Поэтому я прошу: расскажите мне, желательно по часам и минутам, чем ваша соседка занималась свои последние дни в Листвянке.
– Как вы нехорошо это сказали, – элегично заметила Любочка, – последние дни…
– Последние перед исчезновением, – уточнил Ходасевич. – Я здесь, чтобы ее найти. Живой и невредимой. И в данном пункте мои обязанности и ваши желания совпадают, верно? Вы ведь ее подруга.
– Да, я подруга… – задумчиво протянула соседка. – И вся жизнь Аллы действительно у меня перед глазами… Точнее, то, что происходило с ней летом… Вы спрашивайте, что конкретно вас интересует.
– Расскажите, чем она – и вы – здесь занимались начиная с прошедших выходных.
– Выходные, выходные…Так. По-моему, субботу – воскресенье мы провели как обычно. К Аллочке приезжали ее родные…
– Все трое – дочь, зять, внук?
– Нет, только Стас с Еленой. Ванечку я в прошлый уик-энд здесь не видела. Он почему-то не почтил бабушку своим присутствием. Не знаю, почему… Что вам рассказать про те выходные? Алла, по-моему, занималась обычными домашними делами: кормила дочку с зятем, ковырялась в огороде… Ничего такого… Да ведь и я, знаете ли, Валерий Петрович, когда ее родные приезжают, особенно к Алле-то не суюсь: что я там будут надоедать, отсвечивать… Да к тому же этот Стас… Он ведь…
Художница начала было, да замолчала, нахмурилась, а потом махнула рукой:
– Ладно, замнем для ясности…
Ходасевич не стал настаивать на немедленных объяснениях, но упоминание Стаса в негативном контексте на ус намотал. К Стасу надо будет еще вернуться.
– Когда родственники покинули Аллу Михайловну?
– Да как обычно: в воскресенье, уже смеркаться начало – значит, где-то в полседьмого – в семь.
– Стало быть, они, Стас и Елена, с прошлого воскресенья Аллу больше не видели?
Любочка усмехнулась:
– А вот этого я утверждать не берусь.
Валерий Петрович сделал непонимающее лицо.
– Почему? Они что, еще раз приезжали в Листвянку? В будни?
– Нет, но… Понимаете, в понедельник Алла ездила в Москву.
– В Москву? Вот как? Она часто бывала в столице?
– В том-то и дело, что нет. В месяц раз, от силы два. Чтоб в собесе дела какие-нибудь утрясти. Или в поликлинику.
– Но в понедельник – она не за пенсией и не в поликлинику ездила?
– Она мне не сказала, куда направляется.
– Честно говоря, – сыграл недоумение полковник, – этого я не понимаю. Вы же с ней подруги. И вот она едет в Белокаменную и не говорит вам, по какому поводу. Не могу в это поверить! Вы с ней, случаем, не поссорились?
– Нет, – чуть покраснела художница и многозначительно добавила: – Тогда еще нет.
И снова Ходасевич не стал развивать тему, затронутую собеседницей: всему свое время. Хотя сведения о ссоре между женщинами, полученные от Имомали, похоже, подтверждались из первых рук. И Любочка не сочла нужным скрывать размолвку. Это хорошо. Для нее хорошо.
– Стало быть, – повторил полковник, – Алла Михайловна в понедельник отправилась в Москву. И, против обыкновения, даже не поставила вас в известность, зачем поехала…
– Мне она сказала, что едет к подруге, но к какой подруге и зачем ей к ней вдруг понадобилось – не объяснила… И это притом, что практически всех ее подружек я знаю, и летом-то они сами предпочитают к Алле сюда, в Листвянку, приезжать… На клубничку, на смородину, на крыжовник… Как ваша бывшая жена Юлия Николаевна, например, – проявила осведомленность Любочка.
Ходасевич пошел на обострение разговора:
– Значит, вы думаете, Алла Михайловна что-то от вас скрыла? – Он пристально уставился в глаза собеседнице. – И она ездила в столицу по каким-то делам, о которых не сочла нужным вам сообщать?
Любочка прищурилась, секунду подумала и выдохнула:
– Думаю, да.
Валерий Петрович резко спросил:
– По каким делам?
Художница секунду помедлила, а потом задала встречный вопрос:
– Скажите, вам ведь платят Алла со Стасом?
– Мне? Да.
– А если вы в своем расследовании вдруг придете к нелицеприятным для них выводам?..
– И что?
– Вам, значит, придется данное расследование замять?
Валерий Петрович ответил без малейших раздумий:
– А вам не приходило в голову, что виновный в преступлении вряд ли станет обращаться к частному детективу и платить немалые деньги за то, чтобы данное преступление расследовали?
Любочка усмехнулась:
– Ну, из членов семьи платит – или принимает решение, что надо платить, – кто-то один. И я знаю, кто он, этот один, в случае с семьей Бартеневых.
– Мне кажется, я тоже знаю кто, – улыбнулся Ходасевич.
– Да, вы правы: это Лена. К тому же, Алла – ее мать.
– Намекаете, что к исчезновению вашей подруги может быть причастен Стас?
– Допустим. А теперь предположим: в бесследном исчезновении тещи повинен он. Вы-то как поступите, если в этом убедитесь?
– Статья триста шестнадцатая УК РФ. Укрывательство в совершении особо тяжких преступлений…
Художница нахмурилась.
– О чем это вы?
– Если в отношении вашей подруги Аллы совершено особо тяжкое преступление; если в нем вдруг повинен мой заказчик или члены его семьи; если я узнаю о сем и не придам делу ход – мои деяния подпадают под действие триста шестнадцатой статьи УК. Следовательно, меня будут судить. И посадят в тюрьму. Чего мне совершенно не хочется, на старости-то лет…
Глаза Валерия Петровича смеялись. Он спросил:
– Но не слишком ли много ifs and buts?
– Многовато, – согласилась собеседница. – Значит, вы утверждаете, что, в случае чего, не станете выгораживать Стаса?
– Если он виновен – разумеется, не стану.
Любочка вздохнула.
– Мне придется только поверить вам на слово.
– Думаю, придется. Итак?..
Художница оглянулась по сторонам и выразительно понизила голос:
– У Аллы со Стасом были чрезвычайно плохие отношения…
– Девяносто процентов зятьев находятся с тещами в плохих отношениях, – полушутливо ответил Ходасевич. – Меня тоже моя милая тещенька, покуда был жива, не слишком жаловала.
Полковник по-прежнему пребывал (по крайней мере, наружно) в легкомысленном настроении.