«Остаться на похороны – или уехать прямо сегодня?» – ломала голову Татьяна.
С одной стороны, сбежать немедленно после гибели хозяйки неприлично. От нее, наверное, ждут скорбного лица, неизбежных сочувственных слов, сдержанного прощального букета. Но с другой стороны: она ведь здесь чужачка. Для всех. Нелли ее на дух не переносит, Антон – особенно после ссоры в «Юноне» – тоже смотрит косо. И Фаина злится, что Таня над ее пиковыми дамами посмеялась.
С хозяином дома, правда, вместе выпивали. А сын хозяина – без приглашения вламывался в ее комнату.
Значит, тем более надо бежать!
И едва приняла решение, Татьяне сразу стало легче. Бодро выскочила из постели. Накрывать кровать не стала – водрузила дорожную сумку прямо на белье. Какой смысл застилать покрывало? Ей здесь все равно больше спать не придется.
Таня быстро кидала в сумку вещи. Она уедет на первом же внедорожнике, идущем в Красную Долину. В Москву, в чад, в пробки, в суматошную офисную работу. Жаль, конечно, что толком оздоровиться в местных горах ей так и не удалось, – но, с другой стороны, оказалось, что в многомиллионной столице жить спокойнее.
В дверь постучали, когда Садовникова запихивала в сумку последние мелочи: губную помаду, расческу, ни разу не раскрытый (все дела, дела!) женский журнал.
– Да? – весело откликнулась Таня.
Но тут же вспомнила о произошедшей трагедии, стерла улыбку с губ. И распахнула дверь с подобающим – унылым и напряженным – выражением лица.
Всего лишь горничная. Вежливо клонит голову:
– Татьяна Валерьевна! Вас Игорь Феоктистович просит. Он в своем кабинете.
– А где его кабинет? – усмехнулась девушка.
Хозяйкиному мужу вроде раньше только спальня полагалась. Таня в ней, разумеется, никогда не бывала. И сейчас идти туда не хотелось тем более.
– Ну, это он так сказал: позови ее в мой кабинет, – смутилась горничная. – А на самом деле он в кабинете Марины Евгеньевны сидит. На втором этаже.
Уже захватил, значит, владения супруги. Быстро!
Может, послать его? Лично ей, например, видеться с новоявленным помещиком совсем не хочется. Но попрощаться-то надо. И спросить, каким образом она может внедорожник вызвать.
– Ладно, сейчас подойду, – кивнула Татьяна.
Быстро пригладила перед зеркалом волосы. Никакого, конечно, макияжа. И платье самое скромное – почти в пол, с глухим воротом. Со свежеиспеченным вдовцом, инстинктивно чувствовала Таня, нужно держать ухо востро.
Игорь Феоктистович встретил ее сущим барином. Восседал, разумеется, за хозяйкиным дубовым столом, в ее кожаном кресле. По левую руку спутниковый телефон, по правую – включенный лэп-топ. Ни дать ни взять – вершитель судеб. И тон сухой, властный, хотя прежде всегда вкрадчиво говорил, осторожно, будто постоянно извинялся.
– Присаживайтесь, Татьяна, – важно приказал Холмогоров. Девушка еле удержалась, чтоб не расхохотаться. Лжедмитрий! Натуральный самозванец! Как хорошо, что она сейчас уедет и больше никогда его не увидит. Но расстаться, конечно, надо друзьями.
Садовникова покорно опустилась в кресло для посетителей и пробормотала положенные случаю сочувственные слова:
– Игорь Феоктистович, мне так жаль...
– Ой, только не надо этого! – резко оборвал он. – Чего тебе ее жалеть? Кто она тебе? Мать? Лучшая подруга?
Таня решила не обижаться. Все-таки человек только вчера жену потерял. Скорбит. И примирительно произнесла:
– Не подруга, конечно, но я успела в чем-то понять ее. И начала уважать.
– Ну, допустим, понять ее даже я не мог... – будто про себя, пробормотал Игорь Феоктистович. – Впрочем, речь сейчас не обо мне.
Он пристально взглянул на Татьяну и потребовал:
– И какие у вас теперь планы?
– А какие у меня могут быть планы? – пожала плечами девушка. – На похороны, если вы не возражаете, я не останусь. Вещи уже собраны, на первый же внедорожник – и в Москву.
– Значит, в Москву... – задумчиво повторил Холмогоров.
И Тане показалось: Игорь Феоктистович сам ужасно хотел бы вместо неизбежных грядущих в ближайшие дни скорбных мероприятий тоже сесть в самолет и через пару часов оказаться на другом конце света – в беспечной и шумной столице.
«Как я его понимаю!» – мелькнуло у девушки. Она, по счастью, за всю свою жизнь ничьих похорон еще не организовывала, но представляла, что радости в том мало.
Но, оказалось, думал хозяин совсем о другом. Потому что вдруг вскинул на нее холодный взор и саркастически произнес:
– А как же договор?
Таня опешила:
– Какой договор?
– Да вот... – Игорь Феоктистович с удовольствием продемонстрировал ей несколько скрепленных степлером листков. – Договор подряда от двадцать восьмого июля сего года. Подписан, с одной стороны, Эм Е Холмогоровой, с другой – Тэ Вэ Садовниковой.
Таню бросило в краску.
– А что... что не так с договором? – пролепетала она.
– Как что? – надменно вскинул брови начинающий хозяин. – Пункт девять-два. Могу, если вы забыли, зачитать. «Стороны соглашаются с тем, что в случае отказа автора завершить работу над рукописью, заказчик вправе требовать от автора возврата части аванса, ранее полученного автором за произведение, составляющей девяносто пять процентов, на основании письменного требования заказчика, содержащего указание на сумму, подлежащую возврату...» Как быть с этим, а, Татьяна?
Холмогоров, похоже, наслаждался. А Татьяна кляла себя последними словами.
Точно такой же договор лежал на самом дне ее дорожной сумки. Еще в Москве его подсунул ей на подпись Антоша Шахов. Уже когда и аванс перечислили, и билет на самолет Татьяне купили, и сумка была собрана. Молодой человек сначала пытался, чтобы Садовникова договор, не читая, подмахнула, уверял: «Ничего не значит. Обычная бумажка...» Таня, закаленная в офисных боях, все же прочла. И пришла в ужас. Потому что в первой редакции документа имелись и неустойка (ввиду творческой неудачи автора) – в размере ста процентов от полученного аванса; и пени (два процента от суммы в день) за просрочку предоставления заказчику готовой рукописи...
На дурачка расчет.
И тогда Таня твердо сказала Шахову:
– Нет. Эту филькину грамоту я подписывать не буду. А аванс вам обратно перечислю. Говорите, какие реквизиты счета Холмогоровой...
И как ни лепетал Антоша, что договоры подряда все одинаковые, стояла на своем. Покуда не вычеркнули и про неустойку, и про пени. А вот пресловутый пункт девять-два Таня отстоять не смогла. Убедил ее Антон, что в нем ничего страшного: «Вы ведь, Танечка, ответственный человек. От работы отказываться не станете, рукопись, я уверен, закончите. Так чего вам бояться?»