– А сколько это стоит? – осторожно осведомилась я.
– Если будете продавать через нас, то бесплатно. Если нет – тогда пара сотен.
Он вгляделся в мои растерянные глаза и внушительно добавил:
– Ясное дело, не рублей.
– Ну а сколько всего?.. – В присутствии этого назидательного дяденьки я почему-то чувствовала – и вела! – себя последней студенткой – невежественной и косноязычной.
– Прикидываете, насколько обогатитесь?.. – не без сарказма уточнил он. И вдруг спросил: – А откуда она у вас?
– Отец привез. С каких-то раскопок, – непонятно зачем соврала я.
– Не Трои? – пошутил приемщик. Единолично поулыбался, гордый собственным остроумием, и пожал плечами: – Три тысячи. Максимум.
– Не рублей? – на всякий случай уточнила я.
Приемщик покачал головой, а я порадовалась: что ж, уже не двадцать долларов.
– Будем оформлять? – Мой собеседник занес перо над каким-то квиточком.
Я покачала головой:
– Нет.
– Даже на экспертизу не хотите?
– Нет, – повторила я.
И, к немалому его удивлению, гордо покинула ломбард. Хоть я и не бизнесвумен, а понимаю, что такая экспертиза, как предлагает оценщик, – это типично кабальная сделка. Или обязательно на комиссию сдавай, или двести баксов плати… Наверняка экспертизу можно и подешевле найти. И без всяких условий.
И я оказалась права – экспертизу в Музее прикладного и народного искусства мне сделали почти бесплатно. Ничего, правда, хорошего в заключении не написали. Приемщик антикварного магазина оказался прав – знаменитый бронзовщик Фридрих Бергенфельдт к дедовой чаше своей руки не прилагал… « Декоративная ваза, антиквизированной формы, с двумя ручками, на ножке. С одной стороны на тулове в резерве полихромная роспись с полустертым изображением. На одной из ручек незначительная косметическая реставрация. Материал – двухцветная бронза, литье, золочение матовое и полированное. Ориентировочное время изготовления – восьмидесятые годы девятнадцатого века… Достаточной художественной ценности не представляет».
С таким приговором на «Сотбис» явно не сунешься.
И даже тот самый оценщик из антикварного магазина, к которому я зашла еще раз, решил наказать меня за несговорчивость и предложил за вазу уже не три тысячи, а всего лишь две семьсот.
Но я опять ушла – и еще раз обещала подумать. А дома, невзирая на ворчню Макса, что дедова ваза-чаша пробуждает-де в нем дурные воспоминания, не вернула сокровище в заточение в платяном шкафу, а водрузила его на более почетное место: в большой комнате, в серванте, на средней полке.
Хотя она и не представляет достаточной художественной ценности, все равно, пусть красуется. Все-таки три тысячи долларов. Самый дорогой предмет во всей нашей скромной квартире.
Середина января.
Макс
«Имеет смысл дальше играть для себя».
Для профессионального теннисиста это самая ужасная фраза. Играть для себя, просто на интерес, какой в этом смысл? После всего, что было. После всех побед на детских турнирах. После арий тренеров на темы, что ты – могуч и талантлив. После сладких снов, как ты, лидер команды, пьешь шампанское прямо из Кубка Дэвиса. После робкого маминого: «Может, хоть ты из нашей семьи выбьешься в люди?..»
А как забыть травмы? Дикую боль в ногах после турниров на харде? Постоянный дискомфорт в предплечье – плату за сильную подачу?!
И вместо награды за все получить отставку. Выйти на пенсию в шестнадцать лет, безо всяких, разумеется, выплат со стороны государства. А что делать дальше – бог весть. Все одноклассники уже давно «работают на вузы» – ходят на курсы, занимаются с репетиторами, и только он, как сказала добрая завуч, Максимушка-дурачок. Ни в какой институт, кроме физкультурного, не поступишь – учиться в школе было некогда, вступительные экзамены даже на платное и то завалишь…
Многие из таких отставников, Макс знал, спиваются или подседают на наркоту. Иные – их называют счастливчиками – берутся тренировать богатых тупых детишек. Некоторые, самые удачливые, уезжают в Штаты. Для спортсмена его уровня это совсем нетрудно. В тамошних университетах теннисистов из России любят. Учат бесплатно и общагу предоставляют – только играй. Но какая это тоска – выступать не за страну и не за себя лично, но за какой-то Монтанский государственный университет…
Сестра Машка, правда, утверждает, что Макс не понимает своего счастья.
– Да если бы мне кто бесплатную учебу в Америке предложил!!! – кипятится она.
– Не бесплатную, – терпеливо поправляет брат. – В семестр до десяти турниров надо играть.
– Ну и подумаешь! – отмахивается сестра. – Одно удовольствие – по корту побегать!
Вот они, махровые любители. Для них теннис – просто удовольствие. Даже спорить смешно.
Как объяснишь Машке, что для него, Макса, теннис – это, говоря красиво, жизнь. Не сможет он уже без ежедневных тренировок – и без мечты, что когда-нибудь, очень скоро, в его руках окажется Большой шлем и чек на огромную сумму.
Но сегодня тренер Михалыч – а ведь он верил в своего ученика до последнего! – произнес роковую фразу: «Наверно, тебе имеет смысл дальше играть для себя…»
И Макс еле удержался, чтобы не разреветься.
Впрочем, профессиональный спорт научил его хладнокровию. Максу быстро удалось взять себя в руки и с невозмутимостью игрока в покер произнести:
– Нашли время шутить! Нам же с вами на фьючерс в Староивановск еще ехать!
Фьючерс в Староивановске – первый турнир сезона. Теннисисты-везунчики в это время загорать на Australian Open [6] сматываются, а неудачники и молодежь тащатся за пятьсот километров от Москвы в сонный, скучно провинциальный городок.
Турнир проходит на единственном городском стадионе, корты – деревянные, с щербинками, гостиница – без горячей воды… Но очков можно заработать изрядно, если, конечно, добредешь хотя бы до четвертьфинала.
А Макс в этом году даже в основную сетку не попал, придется сквозь квалификацию продираться.
И Михалыч гундит о том же:
– Макс, только не расстраивайся… Но ты уверен, что тебе стоит туда ехать? Состав участников сильный… Шансов у тебя против них никаких, только родителей в очередной раз разоришь. Все ведь за свои деньги – и дорога, и гостиница, и вступительный взнос… Думаешь, легко твоим папе с мамой такие деньги выкладывать?
– Предлагаете сняться с турнира? – прищурился Макс.
– Ну, я не имел в виду, что именно с этого сниматься… – забормотал тренер. – Я о другом говорю. Может, тебе и правда сменить, так сказать, поле деятельности…