— Лучше. Намного лучше, я даже уснула к утру.
— Сегодня я тебя сменю, а к вечеру папа решит вопрос с няней и с сиделкой по ночам. Так что ты езжай, не волнуйся.
— Мне надо заехать к вам на квартиру.
— Там сейчас домработница. Да и ключи у тебя есть, — кивнула головой Маша и присела на корточки около мальчика.
— Ему на горшок пора, смотри, не пропусти, — напутственно прошептала Анна. — Доброе утро, — поздоровалась она с мужчинами и, сняв со стула одежду, пояснила: — Пойду переоденусь.
— Доброе утро, — кивнул ей головой Дербенев, не отрывая взгляда от кровати.
— Как ты? — шагнул навстречу Костя и обнял за плечи.
— Нормально, — опустив ресницы, Анна почувствовала, как его губы нежно коснулись ее лба, а затем щеки, отозвавшись пробежавшей по телу теплой волной. — Я сейчас, — выскользнула она из его объятий и закрылась в санузле.
Крылов подошел к Николаю и, бросив долгий взгляд в сторону спящего мальчика и присевшей у кровати девушки, заметил:
— По-моему, он на маленькую Машку похож.
— Похож, — тяжело вздохнув, согласился Дербенев. — Я зайду — к заведующему, он, наверное, уже освободился.
— Я с тобой. Но кабинет заведующего был все еще закрыт. Скорее всего, затянулась утренняя планерка в ординаторской.
— Подъеду позже, — сосредоточенно посмотрел на часы Николай, когда, дожидаясь Анну, они вышли в вестибюль. — Сейчас надо в онкоцентр ехать.
— К Вере?
— Само собой, сначала к Вере… Надо решать, что делать с Галей… Сделать все возможное, чтобы продлить ей жизнь. Скорее всего, оставшееся время ей придется провести в больнице.
— А Ваня?
— Ты же знаешь, что я признал свое отцовство. Надо посоветоваться, как теперь правильно все оформить… Придется забрать его к себе.
— Если тебя не прельщает моя роль отца-одиночки, поговори на эту тему с Верой, — неожиданно посоветовал Крылов.
— Вера для меня — главное, — Николай посмотрел в окно. — Но, как ни крути, Ваня — мой сын. Заставить ее я не могу, а просить… Разве можно о таком просить? .
— Ты вчера ей ничего не рассказывал о Галине?
— Да что ты! Я как ее увидел, обо всем на свете забыл… Костя тоже перевел взгляд на окно, за которым видна была заметенная снегом площадка, по которой сновали дворники с лопатами, и вдруг вспомнил, как долго тешил себя надеждой о возвращении Светланы. Тогда бы он принял ее обратно, даже с ребенком. Потому что любил…
— Она тебя любит и Ваньку примет, потому что он — твой сын, — тихо произнес он.
— Ты думаешь? — с надеждой в глазах повернулся к нему Николай.
— Уверен. Не знаю, как насчет простить, но ребенка она на улице не оставит. Поверь…
В этот момент скрипнула дверь детского отделения и показалась Анна, пытавшаяся на ходу набросить дубленку на плечи. По ее сосредоточенному лицу было заметно, что она чем-то обеспокоена.
— Ты куда? В офис, на завод? — уточнил Дербенев, успевший опередить Крылова и подхватить дубленку.
— Теперь уж не знаю куда… — она замерла. — Только что звонила девушка Алана, — и пояснила: — Американца, моего коллеги. Ночью у него снова открылось кровотечение. Что-то не в порядке с формулой крови, со свертываемостью. Капают специальные препараты, но они плохо помогают. Скорее всего, придется отправить его в Европу, — Анна взглянула на часы и потянулась к сумочке. — В Америке еще спят, надо связываться с Франкфуртом…
— Я сейчас вызову Кравченко, — достал телефон Дербенев. — Пусть возьмет отправку под личный контроль. Сегодня же… От греха подальше, мало ли что. Нам на сегодняшний день только этих проблем не хватает. Занято, — бросил он с досадой. — Ты с кем? — спросил он у Кости.
Тот растерянно бросил взгляд на две машины, подъехавшие к крыльцу одна за одной: на первой из них они с Дербеневым приехали в больницу, другая, со знакомым ему водителем, по всей видимости, прибыла за Анной.
— Я сюда, — кивнул он головой в сторону второй машины.
— Хорошо, — согласился Николай. — Будь на связи и… помоги ей, чем сможешь. Что не так, сразу дай мне знать… Анатолий? Привет. Ты где сейчас? — успел услышать Крылов, прежде как захлопнулась дверь, и, разгребая снег, «Мерседес» резво тронулся с места.
Первую ночь после операции Вера провела в бреду: обрывки прожитой жизни перемешивались с недавней реальностью, знакомые люди бродили вперемешку с такими же знакомыми, облаченными в белые халаты, судебные процессы сменялись сценами прошлой жизни, которые вдруг обрывались и снова появлялись, но начинались совсем с другого места.
Утром ее разбудила Ольга: как всегда красивая, свежая, с румянцем на щеках. Будто не было у нее накануне тяжелого рабочего дня, не бежала она после работы домой готовить ужин, не провожала с утра детей в школу и не собирала на работу мужа.
— Вера Ивановна, — мягко растормошила она за плечо больную. — Вам надо сдать анализы, сходить в туалет, а потом — покушать. Я вам завтрак приготовила, — нараспев проговорила она, наблюдая, как Вера медленно приходит в себя.
— Который час? — попыталась она поднять руку.
— Без пятнадцати восемь. Ну, давайте, я вам помогу… Вот так, медленно, осторожненько.
Ровно в восемь десять они вернулись в палату.
— Ну, вот и замечательно, — Ольга быстренько выставила на тумбочку две тарелки и термос. — Сейчас возьмут кровь, и сразу кушать. Немножко будет подташнивать, но это нормально. Через часик вас перевезут в другое отделение, поближе ко мне, так что после обхода снова загляну.
Заторможенным взглядом Вера посмотрела на стул, где только что сидела красивая женщина, обвела взглядом палату и, никого не обнаружив, перевела взгляд на тумбочку. Есть не хотелось, и она снова провалилась в забытье-полудрему.
Опаздывая на планерку, Ольга почти бежала по коридору. У самого кабинета ее окликнули. Обернувшись, она сразу узнала в маленькой изможденной женщине Галину.
— Ты почему стоишь на коридоре? Тебе же лежать надо! — строго напомнила она, открывая дверь ключом.
— Ольга Александровна, — тихо обратилась к ней Галина. — В списках прооперированных вчера я заметила фамилию Дербенева. Это Вера Ивановна, да? — уточнила она. — И у нее тоже? Этого не может быть!
— Ну, почему не может, — наконец справилась с дверью Ольга, — Заходи, садись. В наше время все может быть, но у нее все нормально. Доброкачественная.
— А у меня? — с надеждой в глазах спросила Галя.
У Ольги сжалось сердце. «Господи, как же болезнь коверкает людей… — подумала она, медленно повернувшись. Галине было чуть за тридцать, но выглядела она… — Сколько лет я здесь, а все не могу привыкнуть, что человек, считай, не жилец на этом свете. И чем больше о нем знаю, тем тяжелее. Пару месяцев назад я, как и многие другие, ее ненавидела, а вот сейчас жалко до слез».