— У меня были и похуже ситуации за всю мою жизнь.
Тори оценила его снисходительность.
— Да, но не с тем, кому ты же пытаешься помочь.
Эшу пришлось закусить саркастичную ухмылку. Если бы она только знала…Сотерия улыбнулась ему, и все, каким-то странным образом, было прощено.
— И еще, прошу прощения за то, что напала на тебя. Просто Атлантида это вся моя жизнь. Ты не можешь себе представить, как важны для меня история и мои исследования.
Возможно настолько же важно, как для него удержать все это в тайне.
— Послушай, я вел себя как кусок дерьма в Нэшвилле. Я это признаю и приношу тебе свои глубочайшие извинения. Вообще-то, обычно я не выставляю людей на посмешище таким образом. Просто я четко знаю, что Атлантида это миф. Ты нашла действительно интересные артефакты, но это все, что можно о них сказать. Для меня, очевидно, что ты выдающийся и искренний ученый, и я ценю такую самоотверженность. Тем не менее, ты тратишь столь драгоценное время на спорную тему.
Сотерия прищурилась.
— А откуда ты знаешь, что это миф?
— А откуда ты знаешь, что нет?
Она приблизилась так близко к нему, что они почти касались носами.
— Потому что человек, который привез сюда моего дедушку ребенком, рассказывал ему истории об Атлантиде и древнем острове Дидимосе, чтобы развлечь его и отвлечь от ужасных ожогов, полученных от нацистов. Мой дед говорил, что этот человек описывал Атлантиду и ее замечательные вещи так, как будто сам жил там. Этот мужчина описывал именно те здания, котторые мы нашли в Эгейском море.
Эш похолодел, когда она вырыла воспоминания, которые он так тщательно похоронил. И зачем он рассказывал Тео эти истории? Потому что он был испуганным ребенком, а Ашерон просто хотел успокоить его. Утешил его, ничего не скажешь. Черт! Кто бы мог подумать, что одно единственное действие отзовется для него такими последствиями спустя шестьдесят лет?
— Но самое важное вот это.
Она полезла в деревянную шкатулку и достала оттуда монету, которую Ашерон не видел с тех самых пор, как положил ее в маленькую ручку Тео, когда оставлял мальчика на попечение приемной семьи в Нью-Йорке и обещал ему, что обязательно придет и навестит его. С одной стороны было изображение мамы Эша, а с другой был ее символ солнца. Черт! Тори постучала по монете.
— Надпись на одной из сторон я никогда не видела раньше, до тех пор, пока прошлым летом мы не совершили наше открытие. А с другой стороны, она по-гречески, и все равно я не могу всего понять, лишь имя Аполлими смогла разобрать. А теперь переубеди меня, что это не с Атлантиды.
— Это не имеет никакого отношения к Атлантиде.
Его голос звучал пусто в его собственных ушах. А вот к его карману самое прямое.
— Это может быть чем угодно. И даже не монетой, а например кулоном. Может она была чьей-то женой или его матерью.
— Я никогда не говорила, что это монета. У них не могло быть денег в то время, не так ли?
Ее взгляд пронзил его.
— Ты ведь знаешь правду?
Эш сделал так, чтобы его телефон зазвонил.
— Запомни, на чем мы остановились.
Ашерон притворился, что отвечает, и поднялся, чтобы обдумать правдоподобный ответ. Черт подери ее за такую оперативность. Тори наблюдала, как Эш вышел из комнаты, чтобы поговорить. Он вернулся через несколько секунд.
— Мне нужно идти.
— Но ты не можешь. У меня осталось к тебе еще куча вопросов.
Казалось, что он чем-то расстроен.
— У меня, правда, нет времени отвечать на них.
— А ты сможешь вернуться?
Он покачал головой.
— Сомневаюсь. Я очень много путешествую по работе и долго не задержусь в городе.
Ашерон схватил свой рюкзак и направился к выходу. Она побежала за ним.
— Я могу оплатить тебе твое время.
— Дело совсем не в деньгах.
Тори заставила его остановиться.
— Пожалуйста, Ашерон… пожалуйста.
Эш хотел отпихнуть и напугать ее. Бог внутри него не любил быть допрошенным с пристрастием. А человек в нем так хотел попробовать эти губы, которые так и манили поцелуем.
— Я не могу, Тори.
Я не могу… Его решение было принято, он нежно убрал ее руку со своей и ушел. Тори чуть не закричала, когда он сбежал по ступенькам перед ее домом и направился на улицу. Ашерон повернул направо и направился в сторону Бурбон Стрит. Был же какой-то способ, чтобы привлечь его к помощи. Он единственный, кто мог прочитать эту книгу и со всей внутренней уверенностью, Сотерия не собиралась принимать отрицательный ответ. В конце концов, она была Кафиери, а никто и никогда не говорил им нет.
— Ты можешь бегать, сколько тебе захочется, мистер Партенопеус, но тебе не спрятаться от меня. Ты дашь все, что мне так нужно.
И Сотерия собиралась хорошенько удостовериться в этом.
Эш старался изо всех сил выбросить Тори из головы, но это было просто невозможно. Было что-то такое, что манило его к ней. Ашерон ненавидел такие вещи. Но не настолько, как тот факт, что он убежал от нее, как самый последний трус, днем ранее. Он продолжал твердить самому себе, что все было сделано к лучшему, и, тем не менее, это никак не убеждало его. Было вокруг нее нечто, что создавало уют для Ашерона, но учитывая ее обычную враждебность по отношению к нему, во всем этом не было ни малейшего смысла. Ашерон сидел на крыше дома, который помогал отстраивать, пытаясь очистить голову и вернуться к своим делам. Вдруг кто-то дотронулся до его ступни. Эш взглянул и увидел Карла перед собой, он вытащил один наушник.
— Да?
— Посетитель.
Предполагая, что это один из членов его ассоциации в Новом Орлеане, Ашерон положил молоток и направился к лестнице. Когда он уже наполовину спустился с крыши, Эш увидел Тори, поджидавшую его. Ее волосы были собраны в волнистые поросячьи хвостики. Она была одета в бежевую юбку и коричневую блузку. Но именно ее огромные карие глаза опалили его. Засмотревшись на них, а не на то, куда ставит свои ноги, Ашерон пропустил ступеньку и кубарем полетел вниз с лестницы, приземлившись на земле в самой нелепой позе, а потом еще и сверху на него стала заваливаться лестница, привлекая всеобщее внимание к его неуклюжей глупости. Острая боль пронзила его спину, бедро и плечо, когда он старался собрать хотя бы остатки своего достоинства. Ашерон развалился на всей дороге. Вздохнув, он сдвинул лестницу со своих ног. Тори подлетела к нему и присела на колени.
— Ты в порядке?
Ответом должно было стать да, пока она не положила ему свою руку на грудь. В такой позиции, он мог думать лишь о том, как бы прижать ее к себе и воспользоваться ее рукой для чего-то более приятного.