Здесь в вечернем воздухе висели запахи свежескошенной травы и гортензии, а машин совсем не было. Машины аккуратно стояли на своих местах в гараже, это делало улицы шире и чище. Окна белых домов в колониальном стиле отражали блики медленно садившегося солнца, и я представляла, как за этими окнами семьи сидят вместе за поздним ужином.
Я закусила губу, испуганная той волной печали и отчаяния, которая вдруг накатила на меня. Моя семья больше никогда не будет ужинать вместе. Вот так — за столом. Три вечера в неделю я ужинала одна или у Ви. Остальные четыре, когда мама была дома, мы обычно ели с подносов перед телевизором.
Из-за Патча.
Я свернула на Бренчли и стала высматривать дом Марси. На дорожке была припаркована ее красная «тойота», но я знала, что ее нет дома. Патч, видимо, повез ее в кино на джипе. Я шла через лужайку, думая, что просто оставлю дневник на крыльце, когда внезапно открылась входная дверь дома.
На плече у Марси висела сумочка, в руке были ключи — она явно куда-то собиралась. Увидев меня, она замерла на пороге.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она.
Я открыла рот, чтобы ответить, но прошло полных три секунды, прежде чем я смогла выговорить:
— Я… я не думала, что ты будешь дома.
Ее глаза сузились.
— Что ж, я дома.
— Я думала, ты… и Патч… — я не могла связно говорить.
У меня в руках был дневник, прямо на виду. В любую секунду Марси его увидит.
— Он все отменил, — огрызнулась Марси, давая мне понять, что это меня не касается.
Я едва слышала ее. В любую секунду она увидит дневник. Как никогда раньше мне хотелось промотать время назад. Нужно было все продумать, прежде чем идти сюда. Я должна была просчитать вероятность того, что она будет дома. Испуганно я оглянулась по сторонам, словно ждала, что кто-то придет мне на помощь.
И тут Марси ахнула и зашипела:
— А что у тебя делает мой дневник?
Я отвернулась, щеки у меня пылали.
Она сбежала с крыльца. Выхватила у меня дневник и рефлекторно прижала его к груди.
— Ты… ты его взяла?
Я опустила руки.
— Я взяла его во время твоей вечеринки, — я тряхнула головой. — Это было так глупо. Мне очень жаль…
— Ты читала его? — быстро спросила она.
— Нет.
— Лгунья, — она насмешливо ухмыльнулась. — Ты читала его, не так ли? Кто бы удержался? Ненавижу тебя! Твоя жизнь такая скучная, что тебе приходится подглядывать за моей? Ты все прочла или только о себе?
Я готова была снова начать уверять ее, что даже не открывала ее дневник, но слова Марси застали меня врасплох:
— Об мне? А что ты писала обо мне?
Она бросила дневник на крыльцо позади себя, а потом выпрямилась, расправляя плечи.
— Впрочем, мне-то что, — сказала она, скрещивая руки на груди и глядя на меня в упор. — А вот ты теперь знаешь правду. Скажи мне, каково это — знать, что твоя мама спит с чужими мужьями?
Я только рассмеялась в ответ, уже начиная сердиться:
— Прошу прощения?
— Ты действительно думаешь, что твоя мама уезжает из города на все эти ночи? Ха!
Я скопировала позу Марси.
— Вообще-то да.
На что это она намекает?
— Тогда как ты объяснишь тот факт, что ее машина раз в неделю паркуется вон там, чуть дальше по нашей улице?
— Ты ошиблась, — сказала я, чувствуя, как во мне поднимается ярость.
Теперь я в точности понимала, куда клонит Марси. Как она смела обвинять мою маму в интрижке? И тем более с ее отцом? Будь он последним мужчиной на планете, моя мама не стала бы иметь с ним ничего общего. Я ненавидела Марси, и мама это знала. Она не спала с отцом Марси. Она никогда бы со мной так не поступила. Она никогда бы не поступила так с моим папой. Никогда.
— Бежевый «таурус», номер Х4I24? — голос Марси был ледяным.
— Ну да, ты знаешь номер ее машины, — ответила я мгновение спустя, стараясь не замечать, как тревожно застучало сердце в груди. — Это ничего не доказывает.
— Проснись, Нора. Наши родители знакомы со старшей школы. Твоя мама и мой папа. Они встречались.
Я потрясла головой.
— Вранье. Мама никогда ничего не говорила о твоем отце.
— Потому, что она не хотела, чтобы ты знала. — Ее глаза вспыхнули. — Потому что она и сейчас с ним. Он ее маленький грязный секрет.
Я сильнее затрясла головой, чувствуя себя сломанной куклой.
— Может, мама и знала твоего отца в школе, то это было задолго до того, как она встретила моего отца. Ты ошиблась. Кто-то другой оставляет там машину. Когда мама не дома, значит, ее нет в городе, она работает.
— Я видела их вместе, Нора. Это была твоя мама, так что даже не пытайся ее оправдывать. В тот день я пришла в школу и написала баллончиком на твоем шкафчике сообщение для нее. Ты ведь его получила? — ее голос был отвратительным шипением. — Они спали друг с другом, Нора. Все эти годы. А это значит, что мой папа может быть твоим папой. А ты можешь быть моей сестрой.
Слова Марси упали между нами, как клинок.
Я обняла себя руками и отвернулась, чувствуя, что меня тошнит. Слезы стояли в глазах и жгли переносицу. Не говоря ни слова, я медленно пошла прочь по дорожке. Марси могла крикнуть мне в спину еще что-нибудь ужасное. Но ничего более ужасного сказать было нельзя.
Я не пошла к Патчу.
Я, видимо, прошла пешком назад до Клементин, через автобусную остановку, парк и городской бассейн, потому что неожиданно обнаружила себя сидящей на скамейке перед городской библиотекой.
Ночь была теплой, я сидела в свете фонаря, прижав коленки к груди, и все мое тело сотрясала такая сильная дрожь, что, казалось, я могу в любой момент просто развалиться на части. В голове роились обрывки каких-то беспорядочных мыслей, не связанных друг с другом.
Я молча и неотрывно смотрела в пустоту перед собой. Свет фар проезжающих мимо машин то загорался, то гас. Из окон то и дело доносились взрывы ситкомовского хохота. Легкий ветерок залезал мне под рукава, от этого по рукам бегали мурашки. Я задыхалась от опьяняющего запаха свежескошенной травы, мускуса и влажной ночи.
Закрыв глаза, чтобы не видеть сияющих на небе звезд, я легла на скамейку. Переплела дрожащие руки на животе. Пальцы казались хрупкими замороженными веточками. Я все думала, почему жизнь иногда оказывается таким дерьмом. Почему самые любимые люди делают мне так больно. На кого я злюсь больше всего — на Марси, на ее отца или на маму.
В глубине души я хотела верить, что Марси ошиблась. Я хотела бросить ей это в лицо: «ты ошиблась, Марси, это не правда». Но какое-то сосущее чувство внутри меня говорило, что я зря оттягиваю момент прозрения, что так мое новое разочарование будет только сильнее.