О роскошных ресторанах я давно не вспоминал. “Дэнни Ос” – ничего особенного: модно, шумно, неоправданно дорого – словом, типично до грусти.
Положив трубку, я долго смотрел на телефон. Выслушивать братские увещевания не хотелось. В столицу Уорнера привели отнюдь не дела, хотя раз в год такое случалось. Его послали родители. Там, в Мемфисе, они места себе не находили из-за нового развода в семье. Мое падение с общественной лестницы выбило их из колеи. Кому-то срочно требовалось наставить меня на путь истинный. Как обычно, миссия выпала Уорнеру.
Мы встретились в переполненном баре ресторана. Перед тем как заключить в объятия, Уорнер отступил на шаг и смерил меня взглядом с головы до ног:
– Настоящий радикал. – Это прозвучало то ли как упрек, то ли как шутка.
– Рад тебя видеть. – Я сделал вид, что не заметил его тона.
– Ты похудел.
– А ты – нет.
Он похлопал себя по животу с таким видом, будто килограммы прибавились только сегодня.
– Сброшу.
В тридцать восемь лет Уорнер оставался невыносимо тщеславным во всем, что касалось внешности. Мой намек на излишний вес он воспринял как руководство к действию и следующий месяц наверняка проведет в тренажерном зале.
* * *
Женщины всегда значили в его жизни многое. Основанием для развода послужили обвинения в супружеской неверности – но с обеих сторон.
– Ты великолепен, – успокоил я брата.
Костюм и рубашка от первоклассного портного, дорогой галстук. У меня в стенном шкафу висели вещи ничуть не хуже.
– А ты в этих шмотках ходишь на работу?
– Главным образом. Иногда галстук оставляю дома.
Заказав по кружке “Хайнекена”, мы стояли в толпе у стойки. Уорнер цепким взглядом оценивал пиджаки соседей.
– Как Клер? – решился он перейти к делу.
– Думаю, с ней полный порядок. Мы подали на развод, без взаимных претензий. Из квартиры я выехал.
– Она счастлива?
– Мне кажется, ей стало лучше без меня. Я бы сказал, сейчас она намного счастливее, чем месяц назад.
– Нашла кого-нибудь?
– Сомневаюсь.
Я не зря осторожничал. Большую часть разговора, если не весь, брат передаст родителям, особенно скандальные подробности. Отец с матерью наверняка считают виноватой Клер. Узнав, что она приглашает на ночь мужчину, они уверятся в справедливости и закономерности развода. В отличие от меня.
– А ты как?
– Сплю в брюках.
– В таком случае с чего вдруг развод?
– По ряду причин. Не хочу копаться.
Уорнер разводился по суду, в изнурительной борьбе за Детей, и не скрывал деталей отвратительного процесса, вгоняя меня подчас в тоску. Похоже, теперь он ждал ответных излияний.
– Однажды утром вы проснулись и решили развестись?
– Ты и сам знаешь, Уорнер, все это далеко не так.
Подошедший метрдотель повел нас в глубину зала. Мы миновали столик, за которым в обществе двух незнакомых мне дам сидел Уэйн Амстед, тот, которого Мистер послал к двери за тележкой с нашим ужином и который случайно избежал снайперской пули. Меня Амстед не заметил.
Копия судебного иска легла на стол Артура Джейкобса, председателя исполнительного комитета фирмы, в одиннадцать часов утра, пока я вел прием клиентов. Амстед не был компаньоном. Вряд ли он слышал об иске.
Нет, конечно, слышал. Спешно созванные совещания наверняка разнесли новость по фирме. Требовалось срочно возвести линию защиты, подготовить эшелоны и отдать приказ к маршу. “За пределами здания никому ни слова! Ни о каком иске нам ничего не известно”.
К счастью, отведенный нам столик Амстед видеть не мог.
Я повел глазами по залу. Знакомых лиц больше не было.
Уорнер заказал для нас мартини, я успел попросить официанта принести мне простой воды.
Уорнер ни в чем не знал меры: ни в работе, ни в отдыхе, ни в еде, ни в выпивке, ни в сексе, ни в чтении, ни в просмотре старых фильмов. Однажды в перуанских горах он чуть не погиб от холода. В Австралии, плавая с аквалангом, пострадал от укуса смертельно ядовитой змеи. И ничего, выжил. И от душевной травмы, причиненной разводом, удивительно легко оправился – главным образом благодаря путешествиям, дельтапланеризму, альпинизму, охоте на акул и погоням за женщинами – в любой стране мира.
Будучи компаньоном крупной юридической фирмы, он зарабатывал кучу денег и расставался с ними без всякого сожаления. Ужин в роскошном ресторане? Чепуха!
– Вода? – скуксился Уорнер. – Брось, давай что-нибудь покрепче.
– Нет.
* * *
После мартини ему захочется другого вина, мы засидимся, но в четыре утра он уже вскочит с постели и, стряхнув легкое похмелье, усядется перед ноутбуком.
– Неженка, – пробурчал брат.
Я занялся изучением меню. Уорнер рассматривал женщин за соседними столиками.
Официант принес напитки, мы сделали заказ.
– Расскажи о своей новой работе. – Уорнер из кожи лез вон, чтобы я поверил в его искренний интерес.
– С чего это вдруг?
– Должно быть, очень увлекательно.
– Почему ты так решил?
Ты добровольно отказался от состояния. Наверное, тому были весьма серьезные причины.
– Причины были, и мне они действительно представляются серьезными.
Наверняка у брата имелась четкая программа, некий пункт, к которому он подбирался исподволь.
– На прошлой неделе меня арестовали. – Почему бы не попытаться сломать его построения?
Мои слова и впрямь огорошили его.
– Тебя… что?
Теперь, сбив брата с панталыку, я мог рассказать ему, почему порвал с фирмой. Узнав о краже досье, Уорнер поморщился, но я и не пытался оправдать себя. Объяснять запутанные нюансы дела о выселении не имело смысла, тем более говорить про Онтарио.
– Выходит, мосты сожжены? – спросил он.
– Дотла.