Базарова наклонилась к Никулину и что-то быстро прошептала ему по-русски.
— Говорите по-английски, — торопливо одёрнула их Вера и неодобрительно глянула на Ирину.
Михаил откинулся на спинку стула и улыбнулся.
— Нельзя так себя вести — из благодарности за подаренную аппаратуру, да?
Виктор Ушанов, ещё один русский агент времени, что-то негромко произнёс по-русски. Михаил, став совершенно серьёзным, оценивающе взглянул на Росса и Эша.
— Да, сегодня — по-английски, — сказала полковник. — Завтра мы все начнём говорить по-йилайлски, а сегодня отдыхаем и практикуемся в языке наших гостей.
До конца ужина разговаривали о пустяках, а когда обед закончился и все принялись за кофе, Мер-док подошёл к Гордону.
— Ты понял, что происходило, когда вошёл этот молодчик?
— Ничего плохого, — ответил археолог. — Русский у меня — так себе, но нет никаких сомнений в том, что Валентин за нас — горой. Он молод и помешан на технике, а Миллард, похоже, обеспечил русских всем, чем только мог, по части оборудования.
Росс понимающе кивнул.
— Это не так мало, — сказал он, — они ведь до сих пор не оправились после того, что с ними сотворили лысоголовые.
Гордон ответил другу одобрительным кивком и отвернулся.
Все остальное время Мердок посвятил общению, пытаясь почувствовать, что за люди — эти новые члены отряда. Экспедиция наконец начала обретать подобие реальности.
Двое агентов постарше — мужчина и женщина — очень плохо говорили по-английски. Они были тихими и суровыми — почти как русские агенты КГБ из старых книжек. На самом деле и он, и она были учёными, которым предстояло остаться в базовом лагере в настоящем времени, наблюдать за оборудованием, предназначенным для переноса в прошлое, и собирать образцы и пробы для исследований. Росс тем не менее узнал и запомнил их имена: Григорий Сидоров и Елизавета Калигинова.
Остальные говорили по-английски на разном уровне. Болтали о достижениях науки, о разных сложностях, типичных для закрытых правительственных проектов. Ничего секретного или острого в политическом отношении, лишь иногда — смешные истории из области снабжения да повествования о длительных хождениях по бюрократическим инстанциям. Бюрократы, похоже, существовали везде и всюду. Ренфри очень оживился и без умолку болтал со своими русскими коллегами — инженерами. Постепенно их разговор перешёл на общие темы: кино, телевидение, музыка, спорт.
К концу вечера настроение у Мердока было хорошее.
Когда они с женой вернулись к себе в комнату, он спросил:
— Ну, что скажешь?
Эвелин подошла к окну и снова задержалась там, глядя на город. Потом обернулась.
— Мы весь вечер болтали о ерунде, но мне не кажется, что это время было потрачено впустую.
Росс усмехнулся.
— Эта полковник Васильева — Зина. Никак не привыкну к её имени. Она далеко не дура.
Риордан кивнула.
— Прошлой ночью — на фестивале народной музыки — и сегодня… Как-то так получается, что русские все меньше выглядят чужаками и больше походят на нас.
— В смысле на нормальных людей, — уточнил Мердок.
— Если учесть, куда мы отправляемся, — возразила его жена, — это сходство может спасти нам всем жизнь.
Когда тусклое солнце взошло над горизонтом на следующий день, Гордон Эш и его коллеги-агенты с Востока и Запада уже сидели впритирку на обшарпанных сиденьях внутри старенького, потрёпанного грузового самолёта, который, похоже, исправно трудился в небе со времён Второй мировой войны.
Росс смотрел в иллюминатор на проплывающий внизу Санкт-Петербург, зажатый между рекой и морем. Борт развернулся и взял курс на север.
Разговаривали мало. Салон самолёта не обогревался, все кутались в пальто и шубы, пили кофе и чай. Гордон откинулся на спинку сиденья. Он задумчиво смотрел на облачка пара, срывавшиеся с его губ, и размышлял над тем, какой крутой поворот совершила судьба.
Будут ли конфликты между Никулиным и Мердоком? Михаил был очень молод, но имел определённую репутацию по обе стороны так называемого «железного занавеса», и у Росса такая репутация тоже имелась. Эш немного понимал по-русски и слышал, как кое-кто из русских разговаривал о его коллеге накануне вечером. Они все знали историю об обожжённой руке Мердока, о том, как это произошло и почему.
Немногим удавалось остаться в живых после встречи лицом к лицу с лысоголовыми. Одним из счастливчиков был Мердок. Вторым — Никулин. Если верить официальным отчётам, Михаилу понравилась его роль «живца», которую он играл в операции по «выманиванию» чужаков. Что стало с теми лысоголовыми, которых ему удалось провести, было не ясно, но Келгэрриз во время частной беседы перед самым отлётом американской группы в Россию говорил, что не удивится, если жестокость атак чужаков в отношении русских спровоцирована какими-то играми, начатыми людьми со злобными инопланетянами.
Очевидно, Никулин сам настоял на том, чтобы его включили в состав этой экспедиции. Это говорило не только о любви к сложным и опасным делам. Агентам как с той, так и с другой стороны полагалось последними узнавать о миссиях, в которых они должны были участвовать. То, что Михаил знал об этой экспедиции заранее, говорило либо о том, что он, невзирая на молодость, занимал высокий пост, либо о том, что он обладал недюжинными способностями к выведыванию засекреченной информации.
Чем может обернуться его безудержная храбрость? Как на неё смотреть — как на удачное приобретение или как на слабое место? Какие мотивы им руководили на самом деле, когда он добивался участия в этой миссии?
И откуда взялась почти осязаемая напряжённость в отношениях между Никулиным и Мердоком?
Неожиданно тишину нарушил смех Михаила. Гордон поднял голову и прислушался.
— …с детства больше не было. Хватило с меня и того единственного раза, когда я упал под лёд, — проговорил Виктор по-русски.
— A y меня в деревне прыжки с льдины на льдину были самым лучшим видом спорта весной, — заявил Никулин.
— У тебя в деревне этой был единственный весенний вид спорта, — невозмутимо заметила Ирина.
Михаил рассмеялся.
— Верно!
Гордон слушал мелодичный тенор русского и гадал, как быть. Он хотел сберечь отряд. Естественно. Но ещё он хотел, чтобы они работали вместе и доверяли друг другу.
Эш поморщился и пожалел о том, что не знает, почему этот русский агент настоял на своём включении в состав экспедиции. Зинаида Васильева молчала. Миллард обмолвился о том, что у Никулина были близкие отношения с кем-то из пропавших учёных. Понаблюдав за Михаилом в течение вечера, Гордон убедился в том, что у того есть те или иные отношения с любой из женщин в среде русской агентуры. Правда, стоило только Никулину повести себя слишком дерзко, как полковник что-то тихо ему говорила, и светловолосый мужчина покорно поднимал руки вверх, подчиняясь.