— И давно они? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал так же буднично.
— Почитай с города, — ответил калика. — Не с этого, а еще с того, где ты с Гакондом разговаривал. Как только он тебе дал грамоту, так и началось.
Томас бросал по сторонам осторожные взгляды.
— С тех пор и... так вот почему ты петляешь, как заяц!
— Лучше дурить, чем убивать, — ответил волхв. — Конечно, это не совсем по-рыцарски, но зато больше по-христиански, как думаешь?
— Не знаю, — ответил Томас сердито. — Как думаешь, их там много? Смогут ли атаковать в открытую?
— А зачем, — спросил Олег, — если могут устроить засаду или подобраться в узком месте? Им нужно только определить, какой дорогой поедем. Правда, у нас кони получше, обогнать и устроить засаду не всякий сможет. Так что большое войско не жди.
Томас подумал, кивнул.
— Да его и не нужно. Если эти соглядатаи как-то связаны с Адовым Урочищем, то достаточно одному обогнать и сообщить там, что двое очень наглых едут в их сторону. Один из них считает себя хозяином земель, которые они уже захватили...
Калика сказал с уважением:
— Верно мыслишь. Скорее всего так и будет.
— Так чего же рассказываешь о погоне и засадах?
— А чтобы ты не очень волновался, — хладнокровно объяснил калика. — А то ты прямо с лица меняешься, когда боишься.
Томас подпрыгнул в седле, глаза стали дикими.
— Это я боюсь?
Он поднял забрало, красивое мужественное лицо надменно и задумчиво, в глазах гордость, в седле подчеркнуто несгибаемый, прямой. Рыцарь Храма, как он с гордостью себя называет. Проводник и распространитель христианства... э-э... современного его варианта, хотя каждый его проповедник и носитель уверен, что буквально слово в слово повторяет заветы Христа и послушно следует его курсу. Впрочем, за короткую человеческую жизнь трудно заметить, насколько изменилось христианство.
Олег посматривал искоса, Томас хорош, ему и не пикнешь, что у него, как у всех рыцарей, вместо христианского смирения — гордость, что входит в число семи смертных грехов, вместо прощения — обязательность мести... а про такую особенность, как воспеваемое во всех рыцарских романах всеми бардами, скажем прямо, прелюбодеяние, то есть культ прекрасной дамы и все эти истории про Тристана и Изольду, Ланселота и Гриневру — разве не демонстративное нарушение главнейшей заповеди?
— Томас, — спросил он вдруг, — а как насчет того, что, если я вдарю тебя в правую щеку, ты должен смиренно подставить мне левую?
Томас насупился, спросил с подозрением:
— Это где ты услыхал такую глупость?
— В твоих Святых Книгах, — ответил Олег с готовностью. — Правда, ты их не читаешь, это так в народе называются Евангелия.
Томас покачал головой.
— Брехня.
— Я брешу? — спросил Олег.
— Ты, — ответил Томас надменно. — Или повторяешь чужие брехни.
Олег покрутил головой.
— Томас, Томас!.. Но так же ясно написано! И не какой-кибудь апостол, а сам Христос сказал!
Еще надменнее Томас поинтересовался:
— Ну и как он сказал?
— Тому, кто ударит по правой шеке, подставь левую!
Томас вздохнул, благочестиво перекрестился.
— До чего же дикость этих язычников поразительна, — сообщил он в пространство. — Ну прям дети. Правда, и дети бывают умненькие... Увы, язычники все из неумненьких. Дуркуватых. Повторяют и повторяют одну и ту же глупость. Наш полковой прелат специально останавливался на этой заповеди, открывал Книгу и показывал всем, что там вовсе не то написано.
— А что? — спросил Олег с интересом.
— Там написано, — ответил Томас напыщенно, он выпрямился еще больше и выгнул грудь, — там написано четко и ясно: «Ударившему тебя по правой щеке, обрати левую». Понял?..
Олег спросил озадаченно:
— А не один... хрен?
— Дикий ты человек, — повторил Томас с чувством глубочайшего превосходства. — Подставь — это чтоб ударили, а обрати — это разворот для ответного удара! Вот смотри: тебя бьют по правой. Ты разворачиваешься для удара, тем самым обращая к противнику левую щеку... не подставляешь, а обращаешь! И тут же наносишь сокрушительный удар, усиленный праведным гневом. Ведь удар всегда сильнее, если он праведный. Тогда не делаешь его щадящим, смягчающим, дозированным, а бьешь... хорошо бьешь! До конца. Святое Писание надо уметь читать, невежа.
Он с высоты христианского полета озирал копошащегося во тьме невежества бедного язычника, снисходительно обливал его пометом, по доброте даже похлопал бы по плечу, но уж слишком на разных высотах, так что лишь поплевывал из недостижимой выси, осиянный ярким светом всепобеждающей веры.
— Э.. э... — сказал Олег, — ну ты и толкователь...
— А что? Не мир Господь принес, а меч!.. Я ж его в руках держал, забыл?
Олег сказал укоризненно:
— Томас, Томас!.. Мы прошли ад и рай, ты общался с самим Богом... и теперь говоришь насчет того, что меч, а не мир? Так что же, для тебя и сам Бог не авторитет?
Томас расправил плечи, лицо стало надменное и почти заносчивое.
— Знаешь, сэр Олег, я не знаю, как понял ты, но Господь Бог не мог сморозить глупость насчет мира со всякими сарацинами, язычниками и нехристями. А если ты такое услышал, то прочисти уши. Я сам могу тебе помочь своею рыцарской рукой в булатной рукавице. Меч и только меч, вот что завещал нам Господь. Вот что мы должны нести в мир и по миру, дабы приобщить всех к нашей единственно правильной вере!
Олег в изумлении покачал головой.
— Я уж думал, меня никогда ничто не удивит. А тут... Томас, христианству светит великое будущее! Застой и гибель начинаются от всяких умствований, поиска каких-то особых путей, а тебе ведь все ясно!
Томас горделиво выпрямился.
— Ясно и понятно. Святая церковь не ошибается.
Олег кивнул, не сводя с него пристального, все еще изумленного взгляда.
— Да-да, конечно. Это Бог ошибается, не то ляпает своим дурным языком, а вот Церковь толкует его слова так, как надо... Гм... в этой хрени что-то есть. Пока еще не понял, что именно, но что-то есть...
Он погрузился в раздумья, Томас вздохнул.
— Сэр калика, — сказал он сочувствующе, — ты тоже вымрешь, как всякие так филистимляне или саддукеи.
— Почему?
— Умствуешь много. Я не думаю, что наш мир создан умствующим Господом Богом. Скорее всего он создал его на ходу между жаркими рыцарскими схватками со звездными... или зазвездными драконами и растлителями невинных дев. Если бы наш Господь был умником да еще и грамотным, разве на свете появилось бы славное рыцарство?.. Разве было бы место богатырским подвигам, воспеванию великой любви, самопожертвования, верности...