– Опасно? Что ты такое говоришь…
Лерка осеклась. Мимо по дорожке проскакал сын Кима Виталька на низкорослой пегой лошадке, за ним неслись, вопя и не поспевая, штук пять мальчишек разного возраста.
«Пандем?»
«Да, Саня».
Александра поняла вдруг, что ещё секунда – и она привычно делегирует Пандему право объясняться с сестрой. С её собственной сестрой-близнецом. С самым близким, пожалуй, человеком. Она тряхнула головой:
«Прости».
«Всё хорошо».
– Всё хорошо, – повторила Александра вслух. – Видишь ли, Лерка, Алекс не говорит мне, что там у них произошло с Пандемом. И Пандем не говорит. Вероятно, они оба считают, что мне вовсе незачем об этом знать.
* * *
Лерка Каманина с детства ненавидела униформу. Любую; собственная школьная форма была знаком унижения и рабства, и ещё совсем маленькой девочкой она дала себе клятвы никогда не влюбляться ни в военных, ни в милиционеров. Даже одинаковые врачебные халаты внушали ей отвращение. Вернувшись домой с последнего школьного экзамена, она сняла шерстяное платье, аккуратно надела его на «плечики» и долго разглядывала, будто увидев впервые – разглядывала, прежде чем повесить прежнюю вещь в шкаф (кто-нибудь другой, может быть, ритуально сжёг бы свою форму, облив бензином, но Лерка брезгливо сторонилась эффектов, демонстративности и ажитации. Она сняла с себя форму, этого было достаточно).
После прихода Пандема формы стало гораздо меньше. Военные сняли форму; милиционеры сняли форму, врачей больше не было, и Валерии показалось, что это изменение сделало мир немножечко лучше.
Тем неприятнее была ей эта последняя мода – униформа кланов, цехов, команд, униформа, которую никто не насаждал. В лингвоунивере стаями ходили студенты, гордые тем, что вступили кто в исторический клуб, кто в спортивную команду, кто в объединение собаководов, а кто и в «союз рыжих»; все они носили какие-то шевроны, знаки отличия, знаки особых заслуг и возросшего мастерства. Форма их ещё не была собственно формой, но некоторые признаки вполне угадывались: схожий покрой, одинаковые кепочки, одинаковые значки на одинаковых лацканах…
«Это игра. Многим людям хочется ощущать свою принадлежность к чему-то большому и значительному. Особенно молодым».
– Я понимаю…
Сейчас, сидя на покачивающейся скамейке рядом с пустым местом (Александра минуту назад отправилась исполнять утомительные обязанности матери жениха), Лерка разглядывала костюмы танцующих на площадке людей и ловила то здесь, то там значок, погончик, нашивку…
Из полутьмы явилась Даша. Лерке не хотелось бы с ней разговаривать – именно сейчас; Даша несла свою драму, готовая поделиться с каждым встречным, Лерке казалось, что она испытывает удовольствие быть обиженной. Быть обманутой. Быть преданной, если на то пошло.
– А где Иванна? – спросила Лерка, несколько поспешно предупреждая первую Дашину жалобу.
Даша безнадёжно махнула рукой:
– «Уйди и не следи за мной, на то есть Пандем». Я понимаю, теперь вовсе не обязательно быть матерью. Теперь мать живёт своей жизнью, а ребёнок играет с Пандемом, учится с Пандемом, слушает Пандема и перед Пандемом отчитывается. Я понимаю, очень многим это удобно. Никакой ответственности. Никаких усилий. Твоё дело родить, а там – само вырастет. Посмотри на этих ребятишек, у них у самих через пару лет будут дети… Они им будут уделять внимание? Вот ты, Лера, будешь уделять внимание внукам?
Внукам, подумала Валерия и вдруг затосковала. Ни с того ни с сего, среди веселья, да ещё перед необходимостью как-то отвечать на Дашины реплики.
– Двоюродным внукам, – поправила она через силу.
– Знаешь, – продолжала тем временем Даша. – Эти молодые вообще не знают жизни. Мы-то ещё помним время, когда можно было просто идти по улице и вдруг попасть под машину. Вполне. Или пойти сдать анализы и обнаружить рак. А эти выросли, как принцы, ни о чём не заботятся, всё за них сделается и так…
– Они учатся, – сказала Лерка, безуспешно давя в себе раздражение. – Шурка сидит за учёбой по восемь часов каждый день. И два часа пашет в тренажёрном зале.
– Разве это учёба? Я смотрю в Иванкины тетради – не понимаю ничего. Ни задач, ни примеров, ни диктантов. Картиночки, рисуночки, стрелочки. Ни полей в тетрадке, ни оценок в дневнике.
Лерка сжала кулаки. Короткие ногти впились в ладони; Лерке хотелось сказать что-то обидное, может быть, даже ударить эту глупую самоуверенную Дашу, и прав Костя, тысячу раз прав, что сбежал от неё к какой-то девке…
«Что с тобой, Лерка, дружочек?»
Она прекрасно понимала, что Даша не сказала и не сделала ничего, способного породить в душе эту мутную бурю. Вероятно, не в Даше дело?
«Вот такой у тебя милый характерец…»
Даша вдруг поднялась, вглядываясь в мерцающую цветную полутьму:
– Вот, для родственников времени нет… Извини, Лерочка, я сейчас…
И потерялась в ночи где-то на полдороги к большому видеоэкрану, где крутили на радость гостям семейные хроники, где незнакомая девочка лет семи купала в ванне игрушечного котёнка.
Лерка перевела дыхание. Ей было стыдно перед Пандемом.
«Пойдём погуляем? Туда, где потише».
Она послушно поднялась и отправилась в парк, где в темноте покачивались опустевшие карусели, поблёскивали ручейки в траве и в отдалении звучал водопад.
«У меня скоро будут внуки, Пандем».
«Древний стереотип. Появление внуков как сигнал наступившей старости. Как отмашка финишного флажка; а теперь предъявите обществу жизненные успехи и личное счастье как высшее достижение…»
Лерка улыбнулась:
– Ты так трещишь… Прямо как сорока…
«Стыдно признаться?»
– Отстань, ради бога…
« А вот подожди, пока твои собственные дети подрастут…»
– Не смей меня сватать! – она хлопнула ладонью по стволу тёмного дерева. Рука заболела.
«Ты такая забавная… Тридцать пять лет, глубокая старость, конец жизни, конец надеждам… Лерка, девочка, не смеши. У тебя впереди ещё много интересного».
– Ничего у меня нет впереди… такого особенного.
«Почему ты отталкиваешь человека, который тебе приятен и интересен? Почему ты с таким энтузиазмом его прогоняешь?
– Густаво? Он мне не нужен. Мне не нужен никто.
«Нужен, Лерка. Очень нужен».
– Не нужен… Если ты, конечно, не влезешь ко мне в голову и не свернёшь там какой-нибудь винт…
«Не дождёшься…»
– С чего ты взял, что я несчастна?
«Ты?! Ты одна из счастливейших на свете Лерок, а что?»
Она усмехнулась. Опустилась на колени, зачерпнула воды из ручейка, выпила, проливая на блузку. Мокрой ладонью провела по лицу: