– Будьте здесь. Одну минуту. Подождите…
И скрылся в дверях церкви – быстро перекрестившись на пороге.
Ким прикрыл глаза; вишни тыкались прямо в щеку. Казались тёплыми.
Отец Георгий вернулся и в самом деле быстро. Лицо его казалось ещё суровее, ещё аскетичнее прежнего:
– С Божьей помощью я принял решение… Прошу вас, подождите ещё. Пока не вернусь. Будьте здесь…
Он повернулся к Киму спиной и двинулся вглубь церковного садика. Шаг его, поначалу твёрдый и решительный, становился всё мягче и медленнее; наконец, тёмное одеяние скрылось за деревьями.
Ким сорвал вишню и бросил в рот. Не чувствуя вкуса.
…Говорить с Пандемом – впервые за десять лет? Ради Кима – или ради себя самого?
Терпение. Дождаться. Ответы придут. Что-то должно проясниться.
…Он спросит у отца Георгия: стало быть, обладатель бессмертной души в телесном бессмертии не нуждается?
И ещё он спросит: значит, открытое участие Пандема во всех наших делах, в наших мыслях и ощущениях… Эти его повседневные чудеса – и есть доказательство того, что Пандем не Бог? Потому что как можно верить в чудо, которое каждый день у тебя перед глазами… О какой вере может идти речь… Искушение чудом…
Нет… то главное, о чём он спросит – как теперь им с Ариной жить? Как жить Киму, зная, что он – второй в очереди за Арининой любовью?
Но если бы Арина была истово верующей… Ким тоже был бы вторым?..
А желание быть первым – это что же, гордыня, которую надлежит смирять?
Экая каша у меня в голове. Экая густая каша…
* * *
– М-да, – протянула Александра, растирая мочки ушей. – Сколько это звучит? Три минуты?
Слово «звучит» выскочило само – по аналогии. На самом деле, коротенькая пьеска о пробуждении в палатке рассчитана была вовсе не на слух.
– В принципе, композиции могут быть сколь угодно долгими, – сказал черноглазый атлет-изобретатель. – Можно запустить тему… На весь день… А по мере совершенствования устройства отпадёт необходимость в леденце, по крайней мере…
Александра почёсывала теперь уже кончик носа.
«Знаешь, dear, на что это похоже… На уже переваренную кем-то музыку».
«Не говори ему этого».
«А что мне ему сказать?»
«А что говорят человеку, который не просто додумался, но сделал что-то впервые в истории человечества?»
«Экий ты патетический старичок».
«Сама старуха. Циничная».
– Бернард, – сказала Александра. – Я, во-первых, поздравляю вас… Во-вторых, я сейчас рекомендую вас, э-э-э…
«Браунихе. Она оценит».
– …рекомендую эксперту в области высокотехнологичных искусств госпоже Джулии Браун из Новой Зеландии…
«У них полтретьего ночи. Присниться ей?»
«Вот ещё, зачем такая спешка…»
«Она обрадуется».
«Ну приснись, Фредди Крюгер…»
Черноглазый атлет Бернард вдруг заулыбался. Кажется, Пандем напрямую транслировал ему реакцию Браунихи. Александра вдруг вспомнила про свою усталость.
«Пан, деточка… А какого пса ты не связал его напрямую с кем-то из техноложек?»
«Только после вас, мадам. День, когда вы потеряете свой замечательный нюх, станет для земной культурки днём траура».
«Ты же без меня видишь, что это высокотехнологичная пшёнка. Ну, транслируются мне усреднённые эмоции в определённой последовательности… Эдак человек разучится даже любопытство проявлять, пока ему не проиграют композицию под названием «Юный техник»…
«Такие, как Бернард, не разучатся… Когда станет ясно, что эмоциональный транслятор не найдёт широкого применения, он будет уже увлечён чем-то другим».
«Не найдёт? А страшилки транслировать?»
«Страшилки – да. Но это другой жанр».
– Пока всего двадцать коротких композиций, – сказал, всё ещё улыбаясь, Бернард. – Александра Андреевна, у них в Нью-Зиланде велись работы по тому же пути, но зашли в тупик… И я, кажется, знаю, на чём они обломались… Да, кроме «Пробуждения», это ещё «Полдень зимой», «Сосновый бор», самая сюжетная и острая – «Горка»…
– Ах, Бернард, – сказала Александра. – Если ваш метод действительно приживётся… знаете, как будут называться композиции девяноста процентов ваших последователей? «Убийство школьницы», «В заколоченном гробу», «Изнасилование в склепе»…
Черноглазый слушал Пандема и, кажется, не обратил на её слова никакого внимания.
* * *
Отец Георгий отсутствовал час сорок минут. Ким беспокоился; наконец, длиннополое одеяние замаячило между белёнными стволами (а в саду около церкви всё было чистое и ухоженное, даже одичавшие куры)…
Лицо священника, прежде бледное, было теперь непривычно румяным – как будто он просидел весь день под солнцем. Ни слова не говоря, отец Георгий опустился рядом на скамейку. Перевёл дыхание.
Ким молчал, давая ему возможность собраться с мыслями.
– Странно, – шёпотом сказал отец Георгий. – Как странно, Ким Андреевич… Вы заметили, как он изменился за десять лет?
– Он?
– Пандем… Вы не можете заметить, вы ведь постоянно с ним общались… Я – нет. Теперь это совсем другое существо… Это…
Отец Георгий развёл руками, будто подыскивал слова и не мог подыскать.
– Я виноват перед вами… – начал Ким.
– Нет-нет, всё вышло как нельзя лучше… На благо… Ким Андреевич, вы ведь воспринимаете его как человека?
– Ну… да. Если правда – то да…
– Мне и самому показалось, что я говорил с человеком… Во всяком случае, мне было легко с ним говорить.
– Да?
– Удивительно… Мне показалось даже, что он… не знаю, как сказать… испытывает какие-то эмоции… И огорчён, если тут уместно это слово… вашей размолвкой, видите ли, он полагает вас своим другом… хотя мне не совсем понятно, как возможна такая дружба… Он говорит, что у него глубокая эмоциональная связь с вашей женой. Он не может лишить её своего постоянного присутствия. Он считает, что это будет шоком для неё, что она будет несчастна. А теперь несчастны вы, Ким. Послушайте, это существо, Пандем, оно, кажется, очеловечилось до того, что страдает…
– Что?!
Отец Георгий задумался. Опустил глаза, сосредоточился; беззвучно зашептал, обращаясь к Богу, Ким расслышал только «помилуй» и «соблазн»…
– Оно… он… Ким, а вам не приходило в голову – если Пандем человек… Так новый человек, всемирный… Тогда может быть не только «он», но и «она»… Он мужчина в той же степени, что и женщина… психологически, я имею в виду. Если… Простите, я сейчас слишком волнуюсь, могу сболтнуть лишнее…